Крепкий рождественский мороз щучьей пастью жадно кусал воеводу за нос и щеки, вонзая в них десятки крохотных, но острых зубов, норовил пробраться за ворот к поддоспешнику, расстелиться там по спине зябкой исподней рубахой – и это ему, как назло, успешно удавалось. Великовата стала в последние месяцы толстая войлочная куртка, растянулась, а потому коробилась под новеньким, жалованным князем Скопиным юшманом, пропускала холод к телу. Или это сам он похудел за последние полгода, проведенные в седле и сечах? Уже и забыл, как постель обычная выглядит, как жена улыбается, как дети смеются. Только крылья гусарские да пороховой дым постоянно перед глазами…

Боярин Щерба Котошикин оглянулся, привстав на стременах. Обоз, доверенный ему князем, аккурат появился из-за излучины примерно в полуверсте позади: смешанная с монахами полусотня стрельцов, вслед за которыми тянулись скрипучие сани с припасами, немногочисленным добром и малыми детьми.

Дети постарше скакали здесь, следом на ним, в передовом дозоре. Полтора десятка безусых юнцов с саблями на поясе, бердышами за спиной, все в одинаковых добротных налатниках из рысьего меха, в енотовых шапках, на лошадях в одинаковой упряжи. Да и вообще смотрелись одинаково, прямо как близнецы-братья. Откуда взялось разом столько похожих новиков[1]возле заброшенного в двинских лесах монастыря? И захочешь догадаться, но объяснения не придумаешь. Между тем вопросов лишних князь Михаил Васильевич велел не задавать.

Чем дальше, тем меньше нравилось боярину и воеводе Котошикину данное ему поручение.

Стрельцы за обозом пришли из Елабуги. А юг Руси, известное дело, царю Василию присягать не стал, не поверил в справедливость его воцарения. Посему выходит – боярин Щерба с холопом в одной рати с бунтовщиками оказался. Монахи – с саблями на поясе в путь отправились. Епископ так и вовсе бахтерца под рясой не скрывает. Броню, так выходит, заместо вериг носит. Да еще новиков с полсотни, одинаковых с лица, ровно слуги из сказки. А из ценностей в обозе – токмо детишек под сотню, по десятку на санях, припас в дорогу да рухляди несколько сундуков. И что в нем с таким тщанием сторожить?

Сомнения теснились в голове боярина – глаза же привычно стреляли по сторонам, определяя удобные для нападения места: берег пологий с густым ивняком, близко к руслу подступающий, или камышовые заросли, или невысокий склон, опушенный кустарником. В подозрительных местах бывалый воин присматривался к кронам – не осыпался ли иней? – оценивал нетронутость наста, принюхивался, выискивая посторонние запахи. Раз поручили – стало быть, дело свое исполнять надобно со всем тщанием, не ленясь и не сомневаясь. Да и то слово: раз сам князь храбрый, именитый, победами себя покрывший, не просто знает об обозе сем, но и печется о том особо – стало быть, есть в нем что-то ценное; ему, худородному, непонятное…

Ноздри защекотал еле уловимый аромат дымка. Коли не принюхиваться – так и не заметишь. Боярин Щерба скосил взгляд на кустарник слева от себя, отметил куда более темные, нежели в других местах, ветви. Наст между зарослями и накатанным по речному льду тракту был ровным и гладким, искрящимся, нетронутым. Коли не приглядываться – так тоже не заметишь, что не слежавшийся он, а рыхлый, словно только что после снегопада.

Воевода приглядываться не стал, даже головы не повернул. Спокойно проехал мимо опасного места, увел дозор за излучину и только тут, обернувшись к новикам, поднял к губам палец, скинул налатник, насадил на луку седла шапку, надев вместо нее шишак, перехватил щит с крупа коня, спешился и быстро направился к обрывистому берегу.

Место для засады было выбрано идеально. С одной стороны – берег пологий и заросший, позволяющий неожиданно выскочить, быстро сблизиться для схватки, а после победы – удобно утащить добычу с глаз случайных путников. С обратной стороны мыска берег был крутой, двухсаженной[2]высоты, и защищал нападающим спину.

Однако одно дело – быстрая жаркая сеча, и совсем другое – спокойный подъем. Дозор оторвался от основного обоза почти на полверсты, а значит, с четверть часа времени в запасе имелось.

Стараясь не ломать тонкой поросли – промороженные ветви хрустят так, словно из пищалей кто стреляет, – боярин стал карабкаться на склон, цепляясь за стволы осин внизу, а потом перехватывая длинные сосновые корни. Сзади старательно сопел Карасик, время от времени упираясь головой боярину в седалище и подталкивая вверх. Новики повели себя ловчее: сперва, встав по двое, подпихнули вверх одного из товарищей. А потом тот, зацепившись за корни или комли деревьев, опустил вниз бердыш, позволив товарищам ухватиться за ратовище и забраться к нему.

Впрочем, боярин Щерба все равно успел первым, пробрался чуть вперед и присел за деревом, осматривая опасное место с тыла.

Увиденное большой радости ему не доставило. Засаду на проезжих людей устроили здесь не несколько душегубов, ищущих добычу слабую и беззащитную, а бойцы опытные и хорошо снаряженные. Под прикрытием кустарника они построили целую крепость из снежных блоков – со стенами, в которых были пробиты бойницы, с лежаками, застеленными кошмами и шкурами, со смотровой площадкой, стоящий на которой мужик в тулупе хорошо видел реку поверх ивовых зарослей. Перед стенами имелись приготовленные для боя рогатины, щиты, у бойниц лежали пищали – к счастью, с незапаленными еще фитилями. Разбойников на кошмах лежало и сидело восемь воинов: плечистых бородачей в стеганых тегиляях и татарских ватных халатах, в теплых тулупах, под которыми вполне могли скрываться кольчуги.

Восемь явно бывалых воинов против полутора десятков безусых мальчишек!

Однако выбора у боярина Щербы не было – не отступать же, отдавая обоз душегубам на разорение? После залпа из пищалей, да нежданного нападения, да при опытности врага – шансов устоять даже у стрелецкой полусотни будет немного. Ныне же преимущество неожиданности у него…

Воевода отклонился назад, посмотрел вправо и влево, проверяя готовность маленького отряда. Все новики были уже наверху и тоже таились, пригибаясь к самому снегу. Свои бердыши все они сжимали в руках. Боярин Котошикин медленно, но красноречиво потянул саблю из ножен, давая сигнал к началу, так же медленно выпрямился во весь рост, подавая пример, перехватил удобнее щит и первым молча ринулся вперед.

Татей дозорные застали врасплох – в первый миг на лицах мужиков не читалось ничего, кроме немого изумления. Однако бежать с мыса до кустов было почти двадцать саженей, и разбойники успели спохватиться, разобрать оружие и повернуться лицом к нападающим.

Щербу встретили сразу два копья – боярин налетел на них щитом, усилив удар плечом, и тут же толкнул вверх. Толчок вырвал рукоять щита из рук, но зато воин смог поднырнуть под ратовища, рубануть саблей врагов по коленям и рвануть дальше, за их спины.