Посвящается Льюису, моему партнеру по писательскому ремеслу

Волю дай отчаянью.

Уильям Шекспир. Макбет (пер. Б. Пастернака)

Margaret Stohl

ICONS

Copyright © 2013 by Margaret Stohl Inc.

All rights reserved

© Т. Голубева, перевод, 2014

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014

Издательство АЗБУКА®

ПРИМЕЧАНИЕ:

ЭТА КНИГА, КАК И БОЛЬШИНСТВО КНИГ,

НЕ РАЗРЕШЕНА ДЛЯ ШИРОКОГО ОБРАЩЕНИЯ

Если симпа поймает тебя с этой книгой, он уничтожит и ее, и тебя

Учти, что тебя предупредили

ИКОНЫ / КНИГА 1

ПРОЕКТ «ЧЕЛОВЕЧЕСТВО»

Написано от руки

Приблизительно весной 2080 ПТД

Собственность свободной «Грасс-Пресс»

Крошечное серое пятнышко, не крупнее веснушки, сидело на внутренней стороне пухлой ручки младенца. Малышка с хныканьем размахивала желтой резиновой уточкой, и пятнышко то появлялось, то исчезало.

Мать держала ее над старой керамической ванной. Маленькие ножки, задев поверхность воды, взбрыкнули сильнее.

– Ты можешь жаловаться сколько угодно, Долория, но тебе все равно придется купаться. Тебе самой от этого будет лучше.

Женщина опустила дочку в теплую воду. Малышка снова задрыгала ногами, расплескивая воду так, что брызги полетели на голубые обои над кафельной плиткой. Но вода удивила девочку, и она затихла.

– Вот так-то… В воде тебе грустить не придется. В ней грусти нет. – Женщина поцеловала Долорию в щечку. – Я люблю тебя, mi corazо́n[1]. Я люблю тебя и твоих братьев, и сегодня, и завтра, и каждый день, пока мы все не попадем на небо.

Малышка перестала хныкать. Она не плакала, когда мать купала ее, напевая, пока девочка не стала розовенькой и чистой. Она не плакала, пока ее целовали и закутывали в одеяла. Она не плакала, когда ее укладывали в колыбель.

Мать улыбалась, отводя влажную прядку волос с теплого лобика дочери:

– Спи сладко, Долория. Que sueсes con los angelitos[2].

Женщина протянула руку к выключателю, но не успела она коснуться его, как комната погрузилась во тьму. В другом конце коридора умолкло радио, прямо на середине фразы, словно по какому-то сигналу. В кухне вдруг потемнел экран телевизора, и в центре экрана сначала оставалась еще крошечная светлая точка, но потом и она угасла.

Женщина крикнула, обращаясь к кому-то наверху:

– Опять электричество отключилось, querido![3]Проверь предохранители! – Она снова повернулась к колыбели, старательно подтыкая края одеяла вокруг Долории. – Не беспокойся. Нет ничего такого, чего не смог бы починить твой papi[4].

Малышка засунула в рот кулачок с тоненькими, как дождевые червяки, пальчиками, когда задрожали стены и хлопья штукатурки закружились в воздухе, как конфетти, как новогодние ракеты.

Она моргнула, когда вдребезги разлетелись окна, а потолочный вентилятор сорвался с места и ударился о ковер, когда послышались крики…

Она зевнула, когда ее отец скатился вниз по лестнице, словно старая тряпичная кукла, чтобы уже не подняться.

Она закрыла глаза, когда на крышу дома дождем посыпались птицы.

И заснула в тот момент, когда перестало биться сердце ее матери.

Я заснула в тот момент, когда перестало биться сердце моей матери.

– Дол? Ты как, в порядке?

Воспоминания угасли при звуке его голоса.

Ро.

Я ощущаю его какой-то частью своего сознания, безымянным местечком, в котором я вижу все, чувствую все. Вот эта искра – Ро. Я держусь за нее, теплую и близкую, как кружка горячего молока или огонек свечи.

А потом я открываю глаза и возвращаюсь к нему.

Всегда.

Ро здесь, со мной. С ним все в порядке и со мной все в порядке.

Со мной все в порядке.

Я повторяю эту фразу снова и снова, пока не начинаю в нее верить. Пока не вспоминаю, что реально, а что – нет. Физический мир медленно фокусируется вокруг меня. Я стою на сырой тропе на полпути к вершине горы и смотрю вниз, на миссию, где козы и свиньи на поле внизу кажутся маленькими, как муравьи.

– Все в порядке? – Ро касается моей руки.

Я киваю. Но я лгу.

Я снова позволила ощущениям – и воспоминаниям – завладеть мной. Я не должна этого делать. Все в миссии знают, что я обладаю даром чувствовать всё вокруг – чужаков, друзей, даже свинью Рамону-Хамону, знаю, когда она голодна, но это не значит, что я могу позволять ощущениям захватывать меня.

По крайней мере, так постоянно твердит мне падре.

Я стараюсь держать себя в руках, и обычно мне это удается. Но иногда хочется ничего не чувствовать. В особенности когда все так чрезмерно, так невыносимо грустно.

– Не ускользай от меня, Дол. Не сейчас.

Ро глядит на меня, размахивая крупными загорелыми руками. Его золотисто-карие глаза сверкают сквозь то и дело падающие на лицо темные спутанные волосы. Он уже мог бы забраться куда выше или спуститься вниз за это время. Удерживать Ро – все равно что пытаться удержать землетрясение или селевой поток. Или, может быть, поезд.

Но только не в эту минуту. Сейчас он ждет. Потому что он знает меня и знает, куда я провалилась.

Куда я ушла.

Я смотрю в небо, исполосованное серыми клочьями туч и оранжевым светом. Мне мало что видно из-под широких полей шляпы, которую я стащила с крючка за дверью кабинета падре. Но все же садящееся солнце светит мне в глаза, пульсируя сквозь облака, яркое и разбитое на куски.

Я вспоминаю, что мы здесь делаем, почему мы здесь.

Мой день рождения. Завтра мне исполняется семнадцать.

Ро приготовил мне какой-то подарок, но за ним нужно подняться на гору. Ро хочет удивить меня.