Чтобы в полной мере оценить эту книгу, читатель должен иметь представление о командной структуре подразделений истребителей германского люфтваффе, а также понимать значения некоторых слов, которые необходимо оставить в тексте в их оригинальном виде на немецком языке, поскольку в русском равных им по значению не существует.

Так, самое мелкое тактическое формирование, состоящее, как правило, из двух или трех самолетов, называлось Rotte, а командир этого формирования – Rottenführer (роттенфюрер). Самое мелкое тыловое подразделение люфтваффе, которое использовалось так же, как тактическое, носило название Schwarm. Оно состояло из четырех или пяти самолетов. В полете им командовал Schwarmführer (швармфюрер). Несколько таких подразделений, обычно от трех до пяти, формировали Staffel, которым командовал офицер, именуемый в этой книге Staffelkapitän (штаффелькапитан) или иногда просто Kapitän, независимо от его настоящего воинского чина. Как правило, командующий этим подразделением носил звание Hauptmann (гауптман), или майор, и называли его просто командиром. В полете, когда он вел в воздухе свой Staffel, офицера именовали Staffelführer (штаффельфюрер). Три подразделения Staffel формировали Gruppe, чей командующий офицер был известен как Kommandeur, независимо от его настоящего чина в люфтваффе. Три Gruppen составляли Geschwader, самое крупное тыловое подразделение, о котором упоминается в этой книге. Командующий Geschwader офицер назывался Kommodore.

Fähnrich – квалифицированный пилот со статусом офицера, но еще не получивший воинское звание. Название этой категории можно перевести как пилот-курсант или просто курсант. В германских эскадрильях истребителей обычно был интендант. В порядке исключения он тоже носил звание Hauptmann, или капитан.

Friend Hein – немецкое разговорное выражение, означающее смерть.

Слово Flugzeugführer означает пилот.

Вот что сказал мне много лет назад мой отец:

– Ты хочешь быть летчиком? Теперь подумай, мой мальчик. Внизу под нами живет такая же семья, как наша: папа, мама и их ребенок. Они, так же как и мы, усердно молятся перед ужином. А ты хочешь полететь и сбросить бомбу на этих мирных людей!

– Нет, – ответил я. – Нет, папа. Я хочу быть пилотом истребителя. Тем, кто сбивает бомбардировщики.

После этих слов я протянул родителям в окно вагона поезда руки. Мама тихо плакала, а отец едва слышно произнес:

– Возвращайся невредимым, мой…

Первый полет над полями и широкими лесами, над красными черепичными крышами небольшого городка, тяжелые чемоданы, с которыми я прибыл на фронт. Ох, они были действительно тяжелыми! Я поставил их на пол и вошел в казарму с сухим и пыльным полом. Это было в Аббевилле… Неподалеку от этого городка проходила линия фронта. Стоявший передо мной худощавый человек в простой льняной летной форме – Kommandeur – был командиром аббевилльских ребят. Ярко-желтый спасательный жилет свободно висел на его плечах, а из-под воротника виднелась трехцветная полоска из черной, белой и красной частей.

– Сколько лет?

– Девятнадцать, герр майор.

Офицер выпятил нижнюю губу и несколько мгновений молча смотрел на меня.

– Есть какие-нибудь пожелания?

Эти слова прозвучали как издевательство, но у меня на самом деле было желание оказаться рядом с друзьями. Вернер и Ульрих напоминали мне о родном доме.

Раскаленный солнцем воздух дрожал над бетонными взлетно-посадочными полосами и большими участками, поросшими травой. Мне пришлось почти полчаса тащить тяжеленные чемоданы на другой конец аэродрома. Над самым горизонтом вдруг что-то сверкнуло: двенадцать истребителей должны были через несколько секунд оказаться у меня над головой. Вскоре можно было уже различить кабины, крылья и орудия – самолеты летели низко над землей, но глухого гула моторов я по-прежнему не слышал. Вскоре за стеклами кабин стали видны лица в очках. Тупые носы истребителей неслись в мою сторону. Тонкий поющий звук в одно мгновение стал громким, затем самолеты, словно гром, проревели у меня над головой и скрылись.

Я обернулся им вслед. Двенадцать хвостов с оперением единым фронтом снова взмыли высоко в небо. Так вот они какие! Томми[1] называли этих летчиков «аббевилльскими ребятами», боялись и уважали их.

– Стрелковое звено! – сказал я себе.

Самолеты вернулись. Сделав крутой вираж, они облетели поле аэродрома по кругу и стали дружно снижаться. Свист, рев и резкие хлопки сопровождали аккомпанементом вращавшиеся по инерции винты двигателей. На какую-то долю секунды машины сверкнули своими плоскими, серебристо-голубоватыми брюхами, приблизились к своим теням на траве и аккуратно приземлились на широко расставленные колеса шасси. «Может, это моя эскадрилья? – подумал я. – А может быть, Ульрих с Вернером тоже служат здесь? А вдруг они уже погибли?» Я протащил свои чемоданы немного дальше, подгоняемый радостным предвкушением встречи с друзьями.

В этот момент из расположения эскадрильи в небо медленно и неловко поднялась «железная птица». Мотор машины ревел, она направилась в мою сторону, расставив тонкие, похожие на ноги аиста, стойки шасси, собираясь снова сесть на землю. Самолет приземлился чуть не в тридцати шагах от полоски дерна. Пилот выпрыгнул из кабины, словно клоун на представлении в дешевом шапито.

– Привет, старик! Что за зрелище предстало моему бедному, утомленному взору! Ты тоже приволок свои кости на этот рынок?

Передо мной стоял Ульрих, темноглазый резервист из запаса, с длинными, почти черными волосами. Ульрих – мой приятель с первых дней службы, носивший свою форменную майку с огромным почтением и забиравшийся каждый вечер в казарме на самую верхнюю койку.

– Ульрих, старина, как ты узнал, что я здесь? – пробормотал я.

– Каким ты был тугодумом, таким и остался! Как я узнал о твоем приезде? Увидел, как ты ковылял по полю, и сразу узнал твою круглую физиономию. У меня соколиный глаз, старик, соколиный! Покурим?

От Ульриха, как всегда, пахло французской туалетной водой.

– Кстати, у тебя вид заправского швейцара, – насмешливо продолжил мой приятель. – В нашей эскадрилье машины для тебя нет, но эта вполне подойдет. Простецкая, правда? Ну что, пошли?

Мы засмеялись и направились к самолету. Ульрих шел своей обычной походкой, наклонившись вперед, отчего казалось, что он упадет и уткнется носом в землю. В уголках его губ и глаз появились заметные морщинки.

– Да, сильно потрепало аббевилльских ребят, – усмехнулся Ульрих. – Сегодня вечером мы собираемся утопить нашу тоску.