Все государства и населенные пункты, упомянутые в тексте, автор посетил лично.

Все артефакты, упомянутые в тексте, включая манускрипты, надгробия и предметы культа или антиквариата, автор видел своими глазами.

Работодатели терпеть не могут парней вроде меня. Чтобы жить и кататься по миру, мне нужны деньги. Поэтому нет работы, от которой бы я отказался. В моей карьере имеется даже такой перл, как работа сэндвичем в гипермаркете: полтора месяца подряд я ходил среди прилавков в костюме красного мобильного телефона Nokia.

И все равно. Наверное, по мне видно, что все это ненадолго. Я прихожу просить работу, протягиваю работодателю документы, и тот понимает: бок о бок прожить со мной жизнь не выйдет. Скоро я заберу эти документы назад, распихаю зарплату по карманам и свалю.

Как-то я посчитал, сколько всего профессий сменил к тридцати годам. Число получилось ужасающим. Особенно на фоне моего отца, который в прошлом году вышел на пенсию, а до этого несколько десятилетий подряд не увольнялся вообще ни разу, а только (еще при Горбачеве) перевелся как-то из отдела в отдел.

Нигде и никогда я не работал дольше девяти месяцев. Последняя (двадцать седьмая по счету) запись в моей трудовой книжке датирована 1996-м годом. После этого я работал в основном по договору, а книжку сохранил, как сувенир. Я никогда в жизни не платил налогов и ничего не отчислял в фонд своей пенсии. Устроюсь, скоплю денег, уеду. Вернусь, назанимаю кучу денег, рано или поздно снова устроюсь на работу, отдам долги и еще раз уеду. За что работодателям меня любить? Они-то ведь никуда не ездят.

В прошлом году я получал зарплату в довольно большой PR-конторе. Денег в этой работе было немного, а смысла в ней не было вообще. Мне нужны были пиарные деньги: ни на какую другую работу меня не брали. Но сама работа доводила меня до истерики.

Труднее всего было под Новый год. 31 декабря 2005 года контора еще работала, у всех был рабочий день, а 3 января сотрудникам было велено снова выходить на работу. За неделю до праздника я посчитал свободные дни и наличные деньги. Выходило, что на полтора дня я могу куда-нибудь съездить. Дольше, чем на полтора дня, вырваться не получалось, но с другой стороны, если бы я не съездил вообще никуда, то просто сошел бы с ума.

Времени самостоятельно колдовать с визами уже не оставалось. Я начал обзванивать турагентства. Это было бесперспективно. Путевки были раскуплены еще в ноябре. Я говорил, что черт с ними, с теплыми краями, и просил отправить меня хотя бы в Финляндию. Мне отвечали, что под Новый год как раз путевки в Финляндию (на родину Санты) кончились первыми и нужно было думать раньше.

В результате 2 января вместо теплых краев и вместо Финляндии я отправился на автобусную экскурсию в деревню Старая Ладога Ленинградской области.

Погода была такая, будто наверху все опять напились, заскандалили, опрокинули пепельницу и мир внизу стал серым.

Ни запахов. Ни цветов. До дыр застиранный мир. Любые оттенки серого, а вот других колоров, прости, браток, у нас тут не водится. Поверить в существование Калифорнии, где всегда солнце и жажду утоляют, просто срывая с деревьев мандарины, — поверить в это было невозможно, как в опасную ересь.

Экскурсионный автобус уходил в несусветную рань с Московского проспекта. До половины седьмого утра я мерз на улице совсем один и оббивал носками ботинок льдинки, прилипшие к водосточной трубе. В витринах стояли грустные лысые женщины-манекены.

Потом стали подтягиваться и другие экскурсанты. У них были опухшие лица. Рано утром все мы, люди, не таковы, как в остальное время. В десять минут восьмого появился водитель. Он пробурчал извинения за опоздание, прогрел двигатель и кивнул пассажирам, чтобы залезали в салон греться.

Экскурсовод появился последним. Он плюхнулся на сиденье, втянул голову в воротник немодного пальто. Еще через минуту наш автобус выехал за черту города, а через час мы приближались к Ладожскому озеру. Дорога была белой от снега и отполированной, а земля по сторонам от дороги, наоборот, черной.

Выцветшие краски. Промерзшая почва. Семь месяцев в году — снег. Даже летом дети ходят в теплых курточках и комбинезонах. Серая хвоя. Черные торфяные болота. Корявые стволы старых деревьев. Что ж ты так неважно выглядишь, моя северная Родина?

Никогда мне не было дела до других людей. Жизнь я прожил сам по себе. И уж тем более никогда мне не было дела до страны, в которой я живу. А потом мне исполнилось тридцать, а потом — еще больше, чем тридцать, и страна стала важна для меня, как вдруг становится важна ушедшая к другому жена, с которой прежде ленился даже целоваться перед сексом.

К полудню мы заехали перекусить. Ланч был сервирован в опрятной деревенской столовой. Пассажиры успели отоспаться и теперь даже пробовали улыбаться. Мне досталось место за столиком рядом с экскурсоводом. На десерт официантка предложила всем нам мороженого. По такой погоде это было странно. Молодой экскурсовод сказал, что любит не пломбир, а просто beer. Он заказал себе бокал пива.

В 1960-х советские туристические агентства запустили два новых громких маршрута: Золотое кольцо вокруг Москвы и Серебряное кольцо вокруг Петербурга. Денег, правда, хватило на раскрутку только первого, золотого: Троице-Сергиева лавра, Ростов, Суздаль, Ярославль… Кокошники, блины и построенные из бетонных блоков макеты древнерусских храмов.

Серебряный маршрут так и остался необъезженным. Хотя старинных руин в Ленинградской области хватает. Входить в маршрут должны были пять крепостей, два больших монастыря, Выборгский замок и Новгород с Псковом.

Серые елки, торчащий из-под земли гранит, свинцовая вода. Я дожил до тридцати лет, и все эти погрызенные временем руины вдруг стали для меня очень важны. Мне хотелось приехать сюда. Посмотреть на эти камни… потрогать их… что-нибудь у камней узнать… не знаю, что.

Моя страна прожила свою жизнь. Я прожил свою. Не знаю насчет страны, а я свою жизнь собирался прожить совсем иначе.

Прежде чем въехать в саму Ладогу, автобус остановился возле могилы Вещего Олега. Жрецы предсказали Олегу смерть от коня, и тот велел пасти четвероногого друга где-то здесь, на ладожских заливных лужках. Потом в черепе коня поселилась ядовитая змея, которой не нравилось, чтобы по облюбованному ею черепу кто попало ходил ногами. В 912 году Вещий Олег умер от змеиного укуса, и приятели насыпали над его телом здоровенный курган.

Тысячу лет спустя курган взялся на собственные средства исследовать некий поляк. Средств хватило, только чтобы выкопать посреди кургана здоровенную ямищу. Так и не дойдя до самого захоронения, поляк бросил раскопки и съехал на историческую родину. Что там находится ниже линии раскопа, не известно до сих пор.