Ольга Кедук

Музыка

Размять пальцы. Придвинуть табурет.

Привести в порядок мысли.

Откинуть крышку, провести пальцами по гладкой кости клавиш. Почувствовать инструмент: его характер, настроение, душу.

Казалось бы — глупость. Но без этого я не могу начать.

Откинуть подставку для нот. Теперь ноты.

Вроде всё готово, но несколько секунд пальцы не решаются нажать на клавиши.

Первый звук — как лезвием по коже.

А спустя несколько мгновений застывшее, увязшее в тишине пространство уже заполняет музыка.

Пока это только разминка. В ней нет ещё ни глубины, ни смысла. Но пальцы постепенно теплеют, набираются смелости. Работают.

Уже потом, минут через пять, когда я закончила с упражнениями и листала тетрадь — раздумывала, что же такое выбрать, что создаст мне нужное настроение, — из коридора раздался знакомый звук.

Она всегда дышит очень тихо, но при этом часто покряхтывает, кашляет, вздыхает. И, кажется, что каждый из этих звуков рождается сам собой. В пространстве. А человека будто бы и нет.

Доски пола тяжело скрипят, когда она ступает по ним. Почему-то под другими пол не прогибается так глубоко. Что это? Неуклюжесть старости? Груз мудрости? Тяжесть характера?

Я слышу, как она медленно приближается к комнате и замирает в дверях.

Пока она здесь, я не могу играть дальше.

Я поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь к ней.

Бабушка.

Под тяжестью её взгляда прогибается и скрипит нечто гораздо более крепкое, чем половицы — моя воля. Она ещё не сказала ни слова, а я уже чувствую себя виноватой.

Двадцать лет назад бабушка сама отвела меня в музыкальную школу. Ежеутрене она усаживала меня, ещё крошечную, не умеющую понимать ни букв, ни цифр, но уже читающую ноты, за пианино. Не отпускала, пока я не пройдусь по уже знакомым упражнениям и песням и не разучу две строчки новой.

А потом враз всё переменилось: я стала одним целым с инструментом. Струны пели не от нажатия клавиш, а от биения моего сердца.

А она…

До сих пор не знаю, умела ли бабушка играть. Она не садилась за инструмент, не брала в руки ноты, никогда не пела и не слушала пластинки, которых у неё была целая полка. В её комнате стоял полувековой проигрыватель, каким-то чудом попавший в хрущёвку из ГДР, но я ни разу не слышала от него ни звука.

Наверное, это была ревность или зависть. Музыка тяготила бабушку до самой смерти.

Это случилось три года назад. Я была на концерте. На первом настоящем концерте в филармонии. Я играла Шопена. Бабушка не любила Шопена, и когда фортепиано под моими пальцами звучало двенадцатым ноктюрном, бабушка тихо умерла дома, в своей комнате перед телевизором. По телевизору шла реклама.

Сейчас мы стояли друг перед другом. Бабушкин взгляд заставлял меня сутулиться. Гнул какой-то важный стержень внутри.

— Хватит тренькать уже! — бабушка не боится разрушать тишину. Она всегда смело и резко вспарывает вязкое пространство звучанием своего голоса — хриплого, но звучного, как в молодости.

— Мне нужно заниматься, — отвечаю я упрямо. И обиженно поджимаю губы — как в пять лет, когда могла получить сладости только после честных двух часов за инструментом.

— Назанималась уже… — ворчит бабушка, неуклонно, как ледокол, разворачиваясь в дверях и дрейфуя в сторону кухни. Она не признает чужие комнаты, как и чужие души. Её единственный маршрут «спальня-кухня» и обратно. В детстве она заглядывала ко мне, лишь чтобы усадить за пианино. Теперь — чтобы выгнать из-за него. Но всегда не дальше порога.

Я остаюсь стоять у неудобного квадратного табурета.

Воздух в квартире разряжен бабушкиным раздражением. Я уже не вязну в тишине: теперь я слышу, как натужно гудит в кухне газовая конфорка, как, тяжело вздыхая и покряхтывая, бабушка наливает в чайник воду. Она упорно не признает фильтр и продолжает отстаивать воду в огромных бутылях под подоконником.

Ещё несколько секунд я стою, боясь дышать и шевелиться — бабушка идет обратно к себе. Она ещё раз вздохнет и с тихим щелчком захлопнет дверь.

Тогда я, наконец, успокоюсь и сяду.

Играть.

Я не могу не играть.

Даже бабушка не имеет права запрещать мне это. В конце концов, бабушка умерла три года назад.

Нужно успокоиться.

Нужно выбрать что-то коротенькое, минуты на три, чтобы успеть снять чайник.