Посвящается Джеку

Ночь спускалась на Чвокую Шмарь. Солнце давно уже село, и на темный небосклон выплыли из-за Гнилых Гор две из трех здешних лун — одна багряная, точно пернатая мышь, а вторая желтая, как подштанники людоеда в день стирки. И обе светили очень ярко, ибо наступило полнолуние.

Сумерки еще полнились шумами: дневные существа (древесные кролики, длинноногие коромыши, горные рыбы и розовые смердуны), собираясь лечь спать, здоровались с существами ночными (пернатыми мышами, птицами-ленивками и газовыми лягушками), которые еще только пробуждались. Высоко в небесах в багряно-желтых полосах лунного света уже вовсю носились пернатые мыши и, врезаясь друг в друга спросонок, громко вскрикивали: «Ай! Ой!»

В Эльфийском Лесу под порывами сырого холодного ветра кланялись и качались деревья. А в Благовонных Грязях липкая жижа вздувалась огромными пузырями, которые лопались с громким и неприятным хлюпаньем, С Людоедских Холмов доносилось мощное чавканье — словно тысяча очень крупных младенцев одновременно сосут во сне большой палец.

По мере наступления темноты все чаще вспыхивали огоньки в огромном и весьма перенаселенном Гоблинтауне: это гоблины готовили себе ужин, громко перекликаясь между собой, распространяя вокруг запахи вонючей овсянки и сопливого хлеба.

— Ты в жаркое плевал?

— Нет еще.

— Ну так плюй скорей, а то у меня духовка перегреется.

Зато Мост Троллей был, как всегда, объят тьмой, казавшейся в ту ночь особенно промозглой. В кромешном мраке тамошние тролли не способны были разглядеть даже кочаны капусты и клубни турнепса, приготовленные на ужин, и порой из-под моста доносился утробный голос:

— Эй, никто мой турнепс не видел?

— Да вот же он!

— Ты что! Чуть башку мне не оторвал!

Когда багряные и желтые полосы лунного света сползли по склонам вулкана Маунт-Бум к его подножию, где высился величественный замок Рогатого Барона, ночную тишину разорвал вдруг пронзительный вопль, донесшийся из окна самой высокой башни замка. Похоже, и здесь кто-то из обитателей Чвокой Шмари перепутал чужую голову и известный корнеплод.

— Уолтер, свекольная твоя башка! УОЛТЕР! ГДЕ ЖЕ ТЫ, НАКОНЕЦ!

Пронзительный голос принадлежал Ингрид, супруге Рогатого Барона, и радости в этом голосе, надо сказать, было мало.

— Иду-иду, радость моя! — заторопился Рогатый Барон, карабкаясь по узкой винтовой лестнице.

— Знаешь, я нашла в каталоге именно то, что хотела! — сообщила ему Ингрид. — Поющие шторы! Вот послушай, что здесь говорится: «Ни одна уважающая себя супруга Рогатого Барона не может обойтись без волшебных поющих штор, ибо они будут нежно убаюкивать ее по ночам, а по уграм будить ласковой и одновременно бодрящей песенкой». Я непременно хочу такие шторы, Уолтер! Хочу, чтобы меня нежно убаюкивали! И будили ласковой бодрящей песенкой! Ты меня слышишь?

— Да, любимая, ты, как всегда, говоришь очень громко и ясно, — ответил усталый барон. — СЛИШКОМ громко и ясно! — проворчал он себе под нос.

Как раз в эти минуты взошла и третья луна Чвокой Шмари — маленький ярко-зеленый шар, который, похоже, появлялся на небесах исключительно в зависимости от собственного желания. Зеленая луна образовала идеальный равносторонний треугольник со своими соседками, желтой и багряной. Разноцветные лунные лучи скользнули по водам Зачарованного Озера, висевшего в воздухе довольно высоко над землей, и высветили семь восхитительных плавучих домиков, что покачивались на темной воде.

Шесть домов были темны и, казалось, покинуты их обитателями. В седьмом же светились все окна; он буквально купался в маслянисто-желтом свете, исходившем изнутри. На верхнем этаже дома, у окна, стоял невысокий и полный господин по имени Рэндальф и не мог оторвать глаз от треугольника, образованного в небесах разноцветными лунами. На лысине у Рэндальфа уютно устроился маленький волнистый попугайчик.

— Ну что ж, Норберт, — обратился толстенький господин к своему помощнику, — астральные знаки вполне благоприятны. Подай мне волшебную шляпу. Я чувствую: у меня в душе зреет заклинание!

— Сию минуту, господин мой, — молвил Норберт голосом грубоватым, но вполне добродушным и, шаркая ножищами, протопал через всю комнату к шкафу. Плавучий дом закачался. Для людоеда Норберт Невеликий был, пожалуй, мелковат, да и силой особой не отличался, но, как и все представители его породы, даже самые тощие и слабые, весил немало.

— Значит, у тебя в душе зреет заклинание? — ироничным тоном переспросила попугаиха, которую звали Вероника. — Ни за что не поверю! Неужели ты опять готовишься произнести то самое, с помощью которого вызывают героя-воителя?

— А почему бы и нет? — с вызовом ответил Рэндальф.

Вероника презрительно фыркнула:

— Я так и думала! Ты у нас, конечно, настоящий волшебник и даже знаешь одно заклятие, вот только…

— Да, да, да! И, пожалуйста, не сыпь мне соль на раны! — воскликнул Рэндальф. — Я делаю все, что в моих силах. Поскольку никого из волшебников… э-э-э… дома нет, оборону крепости приходится держать мне одному!

— Это всего-навсего плавучий дом, а не крепость, — заметила Вероника. — А остальные волшебники…

— Заткнись, Вероника! — резко оборвал ее Рэндальф. — Ты же обещала никогда больше не упоминать о той ужасной трагедии!

Плавучий дом снова закачался, поскольку Норберт наконец пустился в обратный путь.

— Вот, господин мой, — сказал он, подавая Рэндальфу остроконечную волшебную шляпу, и тот, надев ее, подчеркнуто вежливо поблагодарил людоеда, стараясь подавить вызванное Вероникой раздражение. Всезнайка проклятая! Ну почему он не завел себе в качестве ближайшего друга какое-нибудь другое существо, милое и доброе, вроде газовой лягушки или скользкого болотного духа? Оба они, правда, пахнут не слишком приятно, зато не стали бы ему без конца дерзить и перечить! А эта чертова попугаиха совсем обнаглела! И все-таки он так к ней привязан… Так что Рэндальфу пришлось в очередной раз спустить все на тормозах.