Я думаю, с каждым из нас происходит что-то плохое. Постоянно. Ежедневно. Мы стараемся не обращать внимания, но этот шар все кружится, и на наши головы выпадают осадки в виде надоедливых сестер или невыносимых родителей. Кому-то везет больше, кому-то меньше, но в конечном счете у каждого накапливается целый список того, без чего жизнь стала бы проще. Возможно, даже лучше.

Я, например, терпеть не могу разговоров с предками об учебе. Каждый раз, когда они заводят эту песню – а делают они это довольно часто, – я отворачиваюсь и представляю, как прыгаю с обрыва. Неплохой выход. Учитывая, что нахмуренный лоб отца и серьезный взгляд матери чертовски раздражают. Спрыгнуть с какого-нибудь утеса легче, чем в очередной раз выслушать их байки о будущем и прочей чепухе. Однако каждый раз мне приходится возвращаться к реальности, и я просто киваю. Порой приходится кивать дважды, чтобы мама перестала причитать. Уж если она начинает, то остановить ее сложно.

– Ты ведь особенная…

На слоганы для неудачников похоже, верно? Но мама считает, что мотивирует меня. А я считаю ее наставления глупостями, но молчу, иначе она расстроится. Она жутко впечатлительная. Иногда я думаю, что она удивится, если рассказать ей историю о Санта-Клаусе. Настоящую историю. А не ту, в которой толстый мужик лазит по трубам и разбрасывается подарками.

Зима в нашем городе паршивая. Дороги замело, за окнами машины ни черта не видно.

Дворники ритмично скребутся о лобовое стекло. И нет чтобы как обычно пойти в школу, я еду с семьей в супермаркет на отшибе мира. Не то чтобы я так уж хотела сейчас сидеть на занятиях, просто такие совместные поездки вечно заканчиваются одинаково. Сцеплюсь с матерью – вступает отец. Ну и, в заключение, заноет сестра, которая ненавидит, когда мы ссоримся и орем друг на друга.

Мама у меня психолог. Она вправляет мозги всяким суицидальным подросткам, шестнадцатилетним мамашам и прочим недоумкам, которые не заботились о своем будущем и поэтому погрязли в омуте собственного безумия. Она реально считает, что у меня есть что-то общее с этими маньяками? Да, мама всегда придет на помощь. Но плохо то, что она пытается помочь даже тогда, когда помощь мне не требуется. Одна из вещей, которая мешает нам понять друг друга.

– Ты не пробовала записаться на дополнительные занятия по рисованию?

– Да пошло оно все, мам.

– Ари! – Она оборачивается, смотрит на меня огромными глазами, и мне тут же становится стыдно. И дело не в крепких выражениях. Ругаться я могу сколько влезет, но ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя забывать о мать-его-прекрасном-будущем. Мама возвела целый храм поклонения какому-то там будущему, которого может и не случиться! Нет чтобы сказать: Ариадна, забудь о дополнительных занятиях, они для неудачников. Ариадна, прислушивайся к себе и своим желаниям. Нет! Ари, цепляйся за все что только можно и несись вперед так, будто за тобой мчится поезд!

– Мам, я слушаю музыку.

– Нет, не слушаешь.

Я поджимаю губы и отворачиваюсь.

– Ариадна Мари Блэк, я с тобой разговариваю, – вздыхает мама. В ее потускневших глазах неожиданно мелькает печаль. – Я не хочу, чтобы ты что-то упустила. Жизнь такая короткая.

– Мам, к чему все это? Что за упадническое настроение?

– Просто… – Она застывает, так и не договорив. Отец посматривает на нее с тревогой. Мама встряхивает темными волосами и вновь ровно усаживается на сиденье. – У меня плохое предчувствие.

– Предчувствие? Опять эти твои штучки, – я закатываю глаза, – что на этот раз? Увидела дурной знак в чайной заварке или сон плохой приснился?

– Ари, – протягивает отец, – хватит.

– А что? Мне просто интересно. Вечно тебе что-то в голову взбредет, а мне отдуваться.

– Я когда-то ошибалась? – Мы с мамой вновь смотрим друг на друга. Взгляд ее карих, почти черных, глаз проникает внутрь меня, заставляя съежиться от непонятного ощущения. – Стоит ли напоминать о том дне, когда ты…

– О, нет!

– …решила сходить на свидание с Беном МакКаффи? Я говорила, не ходите в кино. Но ты, конечно, назло мне и всему миру, согласилась на фильм, как он назывался? По-дурацки как-то.

– «Всегда говори всегда», – подсказывает папа.

– Да, точно. А потом… что случилось потом?

– Хватит, – я чувствую, что краснею, – ма-а-ам!

– Потом на тот же сеанс пришла его бывшая подружка Синтия. И Бен целый вечер не мог глаз от нее оторвать.

– Это нечестно. Такое один раз случилось.

– Такое постоянно случается, – смеется отец. – Ты вечно нас не слушаешь, а потом жалуешься. Если мама говорит, что нужно записаться на дополнительные занятия, значит, так правильно. Что ты теряешь, Ари?

– Собственное мнение.

Мама вскидывает руки. Лора повторяет ее жест, будто играет в какую-то игру, а я вздыхаю. Когда мы научимся слушать друг друга? Разве так сложно не ругаться, а просто разговаривать?

Покрышки шуршат по мокрому асфальту. Папа все поглядывает на меня, криво улыбаясь. В салоне жарко, окна запотели, капли скатываются по стеклам, как слезы по щекам Лоры, когда та ревет из-за мультиков. А затем неожиданно впереди что-то вспыхивает. Мама кричит, но я не разбираю слов. Папа выворачивает руль, и машина слетает с обочины прямиком в черную пасть леса.

Я думаю, с каждым из нас происходит что-то плохое. Постоянно. Ежедневно. Мы стараемся не обращать внимания, но этот шар все кружится, и на наши головы выпадают осадки в виде надоедливых сестер или невыносимых родителей. Кому-то везет больше, кому-то меньше, но в конечном счете у каждого накапливается целый список того, без чего жизнь стала бы проще. Возможно, даже лучше.

Но мы не всегда понимаем, что значит «лучше», что значит «плохо». Мы жалуемся на жизнь, и вскоре она начинает жаловаться на нас, преподнося неприятные сюрпризы.

В тот самый момент, когда Лора, этот маленький, надоедливый монстр, застывает с распахнутыми от ужаса глазами, а родителей бросает вперед от сильнейшего удара, я понимаю, что готова жить в том «плохом», которое у меня было. Что мое «плохое» – на самом деле хорошее. Но я понимаю это слишком поздно.

Все мои мысли исчезают, и я превращаюсь в надоедливую мошку, которую хватают в ладони и сдавливают изо всех сил. Я слышу хруст, а после – ничего.

Я приезжаю на закате. Останавливаюсь возле двухэтажного особняка. Захлопываю дверь машины и скептически осматриваю свое новое место обитания. Дом старый, но выглядит прилично. Черная крыша, стены сероватые. Я плохо разбираюсь в архитектурных стилях. Здесь определенно жило не одно поколение Монфор-л’Амори. Язык сломаешь, верно? Поэтому фамилию сократили до Монфор. Звучит не так пафосно, но зато никто не ошибется, называя ваше имя.