Организм работает на пределе, на износ, сознание – в ускоренном режиме. Руки выводят автомат на линию огня в привычно быстром темпе, а сама цель движется, как в замедленной съемке. Гранатомет на плече боевика, и, если он успеет выстрелить, быть беде. Но Глеб опережает его, палец жмет на спусковой крючок, пороховые газы с грохотом выталкивают пулю из канала ствола. Только вот некогда следить за ее полетом, надо переводить автомат на следующую цель…

Семь дней в горах, целая неделя на ногах. Мотострелковая колонна нацелена на чеченское село, группа майора Дробова ведет разведку на маршруте движения, обеспечивает ее прикрытие. Техника вязнет в грязи, продвигается медленно, тяжело, а в горах боевики, у них своя задача – затруднить, а по возможности сорвать марш. Семь дней группа Глеба в работе без всякого продыха, люди вымотаны, едва держатся на ногах, потому и заметили боевиков слишком поздно, позволили застать себя врасплох. Семь дней в горах – это слишком много даже для тренированного бойца, поэтому боевики получили шанс. Глеб оказался на острие удара, и ему нужно продержаться хотя бы пять-шесть секунд, а там его подчиненные оправятся от неожиданности, вступят в бой всеми силами…

Непонятно, что делает здесь этот безусый юнец среди матерых бородачей, но у него в руках автомат, и он готов убивать. Может, ему и шестнадцати нет, но Глеб сейчас действует, повинуясь рефлексам, моральные соображения на заднем плане. Сопляк уже в прицеле, ударник разбил капсюль-воспламенитель патрона… А в поле зрения уже попал бородатый араб со звериным оскалом. У него всего лишь один глаз, но на Глеба он смотрит через прорезь прицела, и нет возможности опередить его. Нужно уходить с линии огня.

Глеб отпрыгнул в сторону, в падении перекатился через плечо, но не заметил засыпанный прелыми листьями пенек, ударился об него локтем. Руку будто молнией пронзило, но автомат он удержал. Даже более того, открыл огонь, удерживая оружие больной рукой, и только потом придержал его здоровой. А справа на него вышел еще один «дух» и этот наводит на него автомат, но с ним Глеб успевает справиться, а вот что делать с его напарником, оружие которого также на изготовку? Уж очень близко подобрался враг, возможности для маневра нет, надежда на то, что боевик промажет…

Опасного боевика срезал кто-то из своих, но до этого он успел выстрелить в Глеба. Одна пуля ударила в живот, другая стукнула по голове…

* * *

Фильм обрывается на самом интересном месте, и если нет возможности досмотреть его до конца, тогда на помощь приходит пересказчик. Так бывает и с реальными жизненными историями.

– «Духов» мы отогнали, а вас, товарищ майор, на руках понесли. Они оклемались, за нами пошли, с фланга хотели обойти, но Карякин разгадал маневр, Лешку с пулеметом выставил. Серегу Чистова подстрелили, Карякин вас на него оставил, а нас на чехов бросил. Они нас подрезать хотели, а мы их врасплох взяли. Четверых уложили, остальные ушли. А там и вертушка подоспела, вас и Чистова забрали, нам сухарей подбросили, патронов, батарей для рации, мы еще сутки потом работали…

Прапорщик Сазонов – человек немногословный. Такие люди, как он, предпочитают показывать свою состоятельность не словом, а делом. В обычной жизни слова из него не вытянешь, вечно хмурый, нелюдимый, только где-то в глубине его глаз время от времени появлялся задорный огонек. А сейчас прапорщика не узнать, разволновался, разговорился так, что не уймешь. Да и не собирался Глеб его останавливать: соскучился он по своим ребятам, хочется поскорее к ним вернуться. Сазонов это понимал, потому и развязал свой язык без всякого стеснения. Он рассказывал, как группа вышла из боя, как выполняла задачу дальше, какой разбор полетов потом устроило начальство. Хорошо, Глеб к этому времени был уже на операционном столе, а так бы получил выговор за то, что поставил группу под удар. Увы, но это было действительно так, и дикая усталость – тому не оправдание. Впрочем, задача была выполнена, мотострелковая колонна вышла на исходные рубежи, атаковала мятежное селение, выбила из него боевиков, и после окончания операции Глеба представили к ордену. Правда, не факт, что представление это утвердят. Героев много, а наград мало, хотя, казалось бы, все должно быть наоборот.

Глеб мог бы слушать Сазонова и дальше, но в палату вошла Ольга Евгеньевна…

Глеб хорошо помнил, как первая пуля прошила живот. «Все!» – успело мелькнуть у него в сознании. Вторая пуля будто взорвала мир вокруг него, и он оказался в черном безвременном вакууме. Если его убили, значит, где-то в этой темноте должен был вспыхнуть свет и явиться ангел с ключами к вечной жизни. Именно это и произошло. Открыв глаза, Глеб увидел Ольгу Евгеньевну. Она стояла спиной к окну, и он видел ее в ореоле свечения, которое можно было принять за божественное сияние. Потому и принял он ее за ангела, хотя она была обычным земным врачом.

И все-таки Ольга Евгеньевна была его ангелом-хранителем. И не обычным врачом.

Оперировали Глеба в полевом госпитале, но не очень удачно. В Черноземск его доставили в состоянии комы, виной тому – ранение в голову. Но Глеб мог умереть и от ранения в живот, от осложнения, связанного с первой операцией. Что-то там пошло не так, и неизвестно, где бы он сейчас был, если бы не Ольга Евгеньевна. Хоть и молодая она – не больше тридцати лет ей – но руки у нее золотые. И хирург она отличный, и терапевт превосходный. Ничего, что ему вырезали чуть ли не половину желудка, зато сейчас все в порядке. Ранением головы занимался другой врач, талантливый нейрохирург с ученой степенью, Глеб очень был ему благодарен, в то время как Ольгу Евгеньевну он боготворил.

Ольга Евгеньевна ничего не сказала, она тихонько подошла к Сазонову, своей тонкой, невесомой рукой коснулась его плеча, с мягкой и даже теплой иронией во взгляде посмотрела на него. И тот все понял.

– Ну, давай прощаться, Глеб Александрович! Завтра утром я уезжаю, так что здесь вы меня больше не увидите. До встречи в части!

Сазонов поднялся, протянул Глебу свою большую крепкую ладонь. Рослый он мужик, здоровый, и силища у него в руках такая, что подковы в них гнутся. А Глеб роста среднего, в плечах – так себе, рука обычная, совсем не крупная, к тому же организм болезнью очень сильно ослаблен. И все же руку Сазонову он пожал крепко, так, что в костяшках пальцев у него что-то хрустнуло и в глазах мелькнуло веселое удивление.

– Ну и хватка у вас, товарищ майор! Если так дальше пойдет, через месяц в строю будете.

– Будет, обязательно будет, – Ольга Евгеньевна показала Сазонову на дверь, тот понимающе кивнул, ободряюще глянул на Глеба, взял под козырек и вышел из палаты.

– Что здесь у нас? – Ольга Евгеньевна многозначительно посмотрела на тумбочку.

Голос ее звучал в диапазоне между сопрано и контральто, ближе к последнему, но его и под расстрелом не назовешь грубым и уж тем более неприятным. Может, и низковат у нее голос, но звучит нежно, и слушать его – удовольствие. И сама Ольга Евгеньевна одним своим видом ласкает взгляд. Черты лица у нее не совсем правильные, даже грубоватые, нос широковат, зато какие у нее глаза – ясные, как солнечный день над синим океаном, не очень большие, но красивые. Губы пухлые, четко очерченные, помады на них едва-едва, но кажутся они сочными. Русые густые волосы подстрижены каре, чистая, матового цвета кожа, изящная шея. Грудь у нее небольшая, сама она худощавая, а бедра широкие, но это ничуть ее не портит, как раз наоборот… привлекает взгляд. Иной раз Глебу казалось, что ее внешность ничем нельзя испортить. И он даже знал, откуда у него такие мысли.