Есть такая поговорка: «лучше синица в руках, чем журавль в небе». Я никогда не смогу с ней согласиться. Мне не нужны ни одна, ни десять, ни тысяча синиц, пока где-то в небе летает мой журавль. Когда я встречу свою птицу, я смогу посмотреть ей в глаза и искренне сказать: «Я искал тебя всю жизнь потому, что я люблю тебя». Вы возразите мне, мол, кто его знает, есть ли вообще на свете этот загадочный журавль? Может быть, она уже жарится на вертеле, сбитая стрелой лесника, а может быть, её и вовсе никогда не существовало на свете? Пусть так, но если моя птица всё же где-то летает, если есть хотя бы один шанс повстречать её, пускай, всего лишь один шанс из миллиарда, я рискну, потому, что знаю, она того стоит.

Марко

Пушистый белый снег толстым покрывалом ложился на вечерние улицы Ринермо. Зимы в этих краях снежные, но безветренные, и от этого холод совершенно не ощущается. Когда-то очень давно, лет восемь назад, я с университетскими товарищами отмечал здесь новый год, тогда эти старинные дома и каменные мостовые, покрытые снегом, создавали ощущение волшебного праздника. Именно такого праздника мне давно не хватало, и, может быть, поэтому я приехал сегодня в этот городок, в надежде почувствовать то, что чувствовал раньше. Однако в то самое мгновение, когда я спрыгнул с подножки поезда и зашагал к выходу со станции, я понял, что приехал совсем в другой город. Нет, Ринермо не изменился, изменился я.

За эти восемь лет я из никому не известного юнца превратился в командира одной из самых дерзких разбойничьих банд и нашел десяток отличных товарищей. Четверо из которых до конца своей жизни будут мерить шагами камеры центральной тюрьмы альянса, а шестеро один за другим отправились в тот мир, который принято называть лучшим. Была ещё парочка друзей, отвернувшихся от меня добровольно по собственному желанию. Впрочем, осуждать их я не стал тогда и не стану сейчас — каждому своё. Вот так в двух словах я рассказал вам о себе и о том, как я остался совершенно один на улицах города моей юности, с легкой сумкой на плече и тяжелым сердцем.

Я не пессимист и не меланхолик, но иногда мне бывает очень грустно. Эта какая-то совершенно особенная грусть, с одной стороны, ты понимаешь, что, в принципе, всё очень даже неплохо, и вера в душе не пускает уныние даже на порог, но… как бы высокопарно это ни звучало, душевные раны начинают болеть и кровоточить, не спрашивая на то разрешения. Суровая стальная маска воителя падает, открывая вполне человеческое лицо с детскими глазами, на которых блестят слезы. Именно в такие моменты человек очень остро ощущает свое одиночество. Одиночество среди толпы знакомых, товарищей и друзей, которые никогда тебя не поймут, а если и поймут, то уж точно не смогут взглянуть на мир твоими глазами.

Так или иначе, я брел по заснеженному городу, погруженный в свои мысли, и смотрел на падающие снежинки. Редкие прохожие кивали мне головами в знак приветствия и продолжали свой путь, кто-то торопливо почти бегом, кто-то не спеша, прогулочным шагом.

Из переулка вынырнула женская фигура в армейской куртке войск коалиции и бордовом платке, повязанном на пиратский манер. Надо сказать, что такой наряд выглядел вполне обычно для здешних мест. Ринермо представлял собой своеобразный оазис, куда стекалась самая разношерстная публика со всей охваченной войной Славии. Казалось бы, такого рода солянка из бойцов войск коалиции, наемников, бандитов, беглых заключенных и туристов должна была превратить город в подобие грязновато-неспокойного Лордтауна, но этого почему-то не случилось. Клев, Заград и Лянцы превратились в руины, Варнати и Конерту с утра контролировались войсками коалиции, а ночью — бандами повстанцев, и только в Ринермо на окнах стояли цветы, мощеные улочки подметали пожилые дворники в желтых комбинезонах, и сегодня люди жили так же, как и сто лет назад.

Не могу объяснить, почему, но что-то в походке этой девушки меня насторожило, и через мгновение я понял, что интуиция меня не подвела. Плечо девушки соприкоснулось с плечом пожилого господина в длинном старомодном пальто, а рука с изящными пальцами змеей скользнула в его широкий карман, прихватив увесистый кошелек. Незнакомка проделала всё настолько профессионально, что ни пожилой господин, ни его спутница, ни даже официант, стоящий у дверей ресторана, ничего не заметили.

Упорхнувший из чужого кармана, кошелек сразу же нашел свое место под курткой воровки, и в следующее мгновение её острый взгляд буквально столкнулся с моим. Чисто сработано, я улыбнулся и, показав ей большой палец, поднятый кверху, продолжил свой путь. За несколько секунд в глазах девушки отразилась целая гамма чувств: испуг, удивление и благодарность.

Вы, наверно, захотите узнать, почему я просто оставил эту незнакомку позади, не познакомившись с ней и даже не заговорив? Пару лет назад, пожалуй, я бы так и поступил, хотя бы из чистого любопытства, тем более что девушка была очень недурна собой. Пару лет назад, но не сейчас. Все мои короткие и бурные романы, которых, к слову, было не так уж и много, заканчивались одинаково печально. Всё дело в том, что я верю в любовь. Да-да, именно так, можете смеяться надо мной, сколько вашей душе угодно. Я верю в любовь и не признаю ни полутонов, ни компромиссов. Одна жизнь — одна любовь. До самой смерти и даже после нее. К сожалению, те девушки, которых я встречал за двадцать восемь лет моего пребывания в этом мире, не были готовы к серьезному самопожертвованию. А может быть, просто не умели любить, ведь когда ты кого-то любишь, то, не торгуясь, просто вываливаешь все, что у тебя есть за душой, и ни о чем не жалеешь…

Не надо думать, что я разочаровался в женщинах и не хочу больше никаких отношений, это не так. Сказать такое может либо подросток в период полового созревания, либо полный идиот. Любому человеку нужна пара, родственная душа, если угодно — спутница. Найти такую душу ох как непросто, а иной раз и больно. Ведь во время поиска ты не раз ошибешься и напорешься оголенным сердцем на острую бритву непонимания или того хуже — предательства. Есть такая восточная мудрость, в которой говорится, что если ты откроешь свою душу перед всеми людьми, в нее непременно наплюют и даже со сладострастием садиста нагадят, но закрыв её, ты можешь попросту пропустить того единственного человека, приготовленного Богом именно для тебя. Того, который войдет к тебе в сердце, как меч в сделанные на заказ ножны. Вот поэтому я и держу свою душу открытой всегда и перед всеми, а когда слезы боли и унижения застилают глаза, то просто жду. Рано или поздно их поток иссякнет, и можно снова продолжить свой путь.

День моего возвращения в Ринермо был как раз тем периодом жизни, когда надо было дать разрыдавшемуся сердцу вдоволь наплакаться и успокоиться. Именно поэтому я, устало прихрамывая, брел по белым улицам, и именно поэтому я прошел мимо.

Меньше чем за час я обошел весь Ринермо, точнее всю его центральную часть. Не без труда мне удалось отыскать тот ресторан, в котором восемь лет назад я с товарищами отмечал какой-то безымянный праздник. На неоновой вывеске «Мама Клоринда» горели только две буквы «М» и «К», а одно из окон было забито фанерой. «Стоит ли заходить сюда или поискать местечко поаккуратнее», — размышлял я, прислонившись к витому фонарному столбу. Дилемму в пользу Мамы Клоринды помог решить мой правый бок, который нещадно болел от долгой ходьбы. В прошлом году я со своей веселой командой попал под огонь войск коалиции в Лянцах. Самое обидное было то, что мы не были повстанцами, и вся эта политическая возня в Славии интересовала нас ровно настолько, насколько политика вообще может интересовать разбойников. Но, увы, никто не застрахован от того, что называется «оказаться не в том месте, не в то время». Потеряв одного бойца, мы прорвались сквозь кольцо войск коалиции и только минут через десять, уже в машине, я обнаружил, что из моего бока торчит зазубренный осколок. Рана никак не хотела заживать и даже сейчас часто напоминала о себе.