Вы верите в Волшебство? Я хочу сказать, в настоящее Волшебство, с большой буквы? Не вытаскивание кроликов из шляпы, не исчезновение разукрашенных блестками женщин, не пляшущие в воздухе серебряные сферы, а настоящее действо, не трюки, не иллюзии. Я имею в виду чары, колдовство — даже ворожбу, чернокнижие. Поврежденные конечности, заживающие за одну ночь, доверяющие людям звери, оживающие картины. Смутные тени, которых на самом деле нет. И еще многое, многое другое, но пока еще рано говорить об этом.

Может быть — скорее всего — вы не верите. Может быть, верите наполовину. Или, может быть, хотите верить.

Что-то вроде волшебства мне довелось узнать еще задолго до того, как мы сняли тот коттедж, — оно возникало из порошков и таблеток, которые мы принимали вместе с друзьями, но то были всего лишь галлюцинации. И весьма обрывочные. С настоящим же Волшебством я познакомился, когда мы приехали в Грэмери.

И это было Доброе Волшебство.

Однако все имеет свою оборотную сторону, и я обнаружил, что Доброе Волшебство не является исключением.

Если хотите, если вам действительно хочется на время поверить — как в конце концов пришлось поверить мне, — я расскажу вам об этом.

Первой то объявление увидела Мидж. Она несколько недель просматривала разбитые по темам колонки в «Санди Таймс» и красным фломастером обводила самые интересные объявления о продаже недвижимости. Идея уехать из грязного города воодушевляла Мидж чуть больше, чем меня. Каждую неделю мне представлялось на рассмотрение множество красных кружков, и мы вместе читали отмеченные объявления, обсуждая достоинства и недостатки, выискивая то, что смогло бы нас устроить. Однако пока ничто не вызывало особого восторга.

В то воскресенье для меня был приготовлен лишь один красный кружок. Коттедж. С прилегающим лесом, уединенный. Требует небольшого ремонта.

«Ну и что в нем особенного?» — подумалось мне.

— Эй, Мидж!

Она была на кухне. Мы снимали квартиру в Лондоне, неподалеку от Баронс-Корт, — просторное помещение с высокими потолками и такой же высокой квартплатой, с множеством комнат, что позволяло Мидж заниматься своей живописью, а мне моей музыкой, не встречаясь без надобности друг с другом. Но иногда нам хотелось иметь что-то свое. Хотелось чего-нибудь «деревенского», хотя, как я уже сказал, у Мидж это желание было более жгучим, чем у меня.

Она возникла в дверях, темноволосая, со светящимися, как у феи, глазами, пять футов и один дюйм сплошного очарования (во всяком случае, для меня, а я весьма привередлив).

Я хлопнул газетой.

— Всего одно?

Мидж швырнула губку назад в раковину — мы только что закончили поздний (очень поздний) завтрак, — босыми ногами прошлепала к дивану, на котором развалился я, и опустилась на корточки, целомудренно обернув колени тонкой ночной рубашкой. Когда она заговорила, то смотрела не на меня, а на объявление.

— Интересное только одно.

Это меня озадачило.

— Здесь не так уж много сказано. Обветшавший коттедж — вот и все. И где, черт побери, находится этот Кентрип?

— Я посмотрела. Неподалеку от Бэнбери.

Я не удержался от улыбки:

— Вот как?

— Это в Гемпшире.

— Хорошо хоть там, а то я уже начал беспокоиться: порой у тебя вызывают интерес самые что ни на есть медвежьи углы.

— В отдаленной части Гемпшира.

— Такое возможно? — проворчал я.

— Ты представляешь размеры Нью-Фореста?

— Больше, чем Гайд-парк?

— Да, побольше. Раз в сто.

— И Кентрип находится в самой глуши.

— Не совсем, но попотеешь, туда добираясь. — Она улыбнулась, и ее глаза стали совсем как у феи. — Не беспокойся, ты без особого труда сможешь возвращаться в Лондон на свои сеансы. Там практически отовсюду можно выехать на автостраду.

Пришло время сказать вам, что я сеансный музыкант, один из той тихой породы, что зарабатывает себе на вольготную жизнь за кулисами поп-музыки, работая в студиях звукозаписи и время от времени подыгрывая заезжим артистам — обычно тем, чьи группы не смогли покинуть Штаты. Мой инструмент — гитара, моя музыка — ну, назовите как хотите: рок, поп, соул (я даже бренчал панк), немножко джаз и, когда удается, кое-что из легкой классики. Может быть, потом я расскажу об этом побольше.

— Но ты так и не объяснила, почему именно этот, — настаивал я.

Мидж помолчала, глядя на газетную страницу и словно придумывая, что ответить. Потом повернулась ко мне:

— Это кажется подходящим.

— Угу. Кажется подходящим. Вот и все.

Я вздохнул, зная, что интуиция ее никогда не подводит, но как-то не хотелось сразу это признавать.

— Мидж... — предупредил я.

— Майк... — в тон мне откликнулась она.

— Давай, давай посерьезнее. Я не собираюсь тащиться в Гемпшир просто из-за твоего каприза.

Чертовка схватила мою руку и поцеловала костяшки.

— Я люблю лес, — нахально проговорила она. — И цена подходящая.

— О цене там ничего не сказано.

— Очень заманчивое предложение. Цена подойдет, вот увидишь.

Я слегка рассердился, но ответил без раздражения:

— Домишко, наверное, совершенная развалюха.

— Тем дешевле запросят.

— Подумай о ремонте!

— Мы сначала пошлем туда строителей.

— Ты забегаешь вперед, подруга Легчайшая тень неуверенности пробежала по ее личику — а возможно, это была внезапная тревога; зная то, что мне известно теперь, я могу прочитать в этом выражении что угодно.

— Я не могу этого объяснить, Майк. Давай, я завтра позвоню и разузнаю побольше. Домик может оказаться совсем неподходящим.

Ее последняя фраза звучала неубедительно, однако я решил не противиться. Странно, но этот коттедж мне самому начинал нравиться.

Вы видели такой фильм, читали книгу. Вам известны подобные вещи — их было так много: молодая пара находит дом своей мечты, жена в восторге, муж тоже счастлив, но сдерживает свои чувства; семейство въезжает, дети (обычно мальчик и девочка) носятся по пустым комнатам. Но мы видим в этом доме что-то зловещее, потому что, прежде чем заплатить деньги, прочитали аннотацию. И постепенно начинает проявляться НЕЧТО. В запертой комнате за скрипучей старой лестницей таится что-то отвратительное; или что-то прошмыгнет внизу, в погребе, из которого, возможно, открываются сами Врата Ада Вам знакома подобная история. Сначала папаша не замечает, как семейство вокруг сходит с ума, — он не верит в сверхъестественное и всякие гадости, происходящие по ночам; для него не существует такой вещи, как вампиры. То есть не существует, пока что-то не происходит с ним самим. И тогда открывается сущий ад. Вам все это прекрасно известно, словно вы сами написали эту историю.