В этой жизни самое важное дело — смерть, да и она не так уж важна

Народная мудрость

Самый страшный враг финнов-безнадежность, грусть, она же беспричинная бездонная апатия. Меланхолия витает над несчастным народом, тысячи лет держит его в подчинении, поэтому душа его мрачна и серьезна. Власть ее так сильна, что многие финны начинают видеть в смерти свое единственное спасение. Черная меланхолия более жестокий и беспощадный враг, чем даже Советская власть.

Но финны, несмотря ни на что, остаются воинственным народом, никогда не сдаются. Раз за разом поднимают они восстания против «серого террора».

Для финнов день Ивана Купала, этот праздник света и радости, — своего рода массовая битва, в которой они общими усилиями пытаются победить щемящую тоску. В канун праздника мобилизуется вся нация: не только воинственные мужчины, но и женщины, дети, старики спешат на фронт.

На берегах тысячи озер вспыхивает бесчисленное множество костров, взмывают ввысь сине-белые военные флаги. Пять миллионов финских воинов подкрепляются перед битвой жирными колбасками и жареными свиными ребрышками. Опрокидывают рюмочку для храбрости и под звуки губной гармошки отправляются мериться силами с тоской.

В предвкушении близкого боя поколения объединяются, женщины становятся матерями. Смелые лодочники, покоряющие водные просторы, гибнут в озерах и морских заливах. Десятки тысяч людей обоего пола без вести пропадают в ольшаниках и зарослях крапивы. Проявляются героизм и самоотверженная храбрость народа. И вот радость и счастье одерживают победу, тяжелые мысли улетают прочь, народ наслаждается по праву завоеванной, единственной в году ночью свободы. Мрачный, безжалостный угнетатель сломлен.

Тихим ясным утром после ночи Ивана Купала одинокий мужчина сидел на крыльце своего домика в Хяме и держал в руке неоткрытую бутылку пива. Звали его Онни Релонен, ему было под пятьдесят. Худощавый, среднего роста, уши немного великоваты, нос длинный, с красным кончиком. Одет он был в летнюю рубашку с короткими рукавами и бархатные брюки. Рассветало. В воздухе чувствовался запах дыма. Ласточка пролетела над озером Хумала, охотясь на водомерок.

Релонен не принадлежал к толпе вчерашних ночных победителей. Он был тяжело ранен, и не было такого полевого госпиталя, где его разбитому сердцу могли бы оказать первую помощь.

Раньше в нем скрывалась мощная сила, но она иссякла. Теперь это был усталый, побежденный, побитый жизнью человек. Морщины и редеющие волосы на голове красноречиво свидетельствовали о его постоянных поражениях в битвах с жестокостью и кратковременностью бытия.

Желудок Онни Релонена вот уже лет десять страдал от изжоги, и в складках кишок зарождался катар.

Суставы были в порядке, мышцы тоже, если не считать их растущей дряблости. Сердце же Онни Релонена страдало ожирением и тяжело билось в груди. Оно стало бременем для тела, утратив функции блюстителя жизни. У Релонена были причины бояться, что сердце однажды остановится, парализует тело, оставит хозяина алкать жизненных соков и, в конце концов, предаст смерти. Если бы сердце пропустило хотя бы сто ударов, всему пришел бы конец. Потеряли бы всякий смысл для Онни Релонена все прежние миллиарды сокращений сердечной мышцы. Такова смерть. Тысячи финских мужчин унесла она. Никто не возвращается, чтобы рассказать, какова она, смерть.

Весной Онни Релонен начал красить облупившиеся стены своего домика, но работу так и не закончил. Банка с краской стояла рядом с домом, в ней торчала засохшая кисточка.

Онни Релонен был бизнесменом, одно время даже директором. У него за плечами были трудовые годы, бурное начало, успех, толпа подчиненных, бухгалтерия, деньги, фирма. В молодости он был рабочим, а в шестидесятые годы стал хозяином небольшой фабрики по производству металлических пластин. Ценовая политика и алчные конкуренты привели к банкротству его фирму «Металлические покрытия и карнизы». Затем Релонен стал хозяином автоматической прачечной. То был своего рода раритет: почти каждая финская семья уже обзавелась стиральной машиной, а те, у кого ее не было, не придавали стирке большого значения. Крупные отели и шведские корабли не давали Релонену заказов, а широкая местная сеть прачечных то и дело уводила клиентов у него из-под носа. Заказы доставались только по знакомству.

Очередное банкротство грянуло весной. С того момента Онни Релонен погрузился в глубокую депрессию.

Дети его уже выросли, брак балансировал на грани развода. Когда Онни начинал воодушевленно планировать будущее и делился своими идеями с женой, он не встречал у нее понимания и поддержки.

— Угу.

Таков был ее неизменный и единственный комментарий. Не ответ, не поддержка-ничто. Все попытки наладить жизнь и бизнес оказывались тщетными.

Онни Релонен с зимы вынашивал мысль о самоубийстве. Она посещала его и раньше. Случалось, что желание жить иссякало. Он положил бы всему конец еще весной, когда обанкротилась прачечная, но как-то рука не поднялась.

И вот настал Иванов день. Жена была в городе — сказала, что не хочет портить себе праздник, сидя в деревне рядом с угрюмым мужем. Одинокий вечер, без костра, без друзей, без будущего. И вот теперь одинокое утро.

Онни Релонен поставил бутылку на ступеньки, а сам вошел в дом, вытащил револьвер из ящика в спальне, зарядил его и положил в карман бархатных брюк.

«Ему здесь не место», — грустно, но решительно подумал Онни.

Он уже давно чувствовал, что вот-вот снова за что-то примется, даст делам ход. И вот пришло время поставить точку на этом невнятном и тихом существовании. Жирную точку на всей жизни, оглушительный восклицательный знак!

Онни Релонен отправился побродить по деревенским окрестностям Хяме. Равнодушно внимая птичьему хору, он шел по песчаной проселочной дороге мимо соседних домов, через огороды, миновал мельницу, хлев и чей-то хутор. За леском простиралось еще одно поле. Он вспомнил, что на краю леса когда-то стоял старый обветшалый сарай. Там можно и застрелиться, это тихое место как раз подходит для того, чтобы закончить свои дни. Может, надо было оставить на столе прощальное письмо? Но что написать? «Прощайте, дорогие дети, попытайтесь пережить это, отец принял решение…»? «Не укоряй меня, жена»?

Онни Релонен представил реакцию своей жены, читающей его прощальные слова.

— Угу, — вот и все, что она скажет.

В поле пахло травой, крестьянин только что скосил кормовые побеги. Деревенские жители работают и в канун Иванова дня — куда денешься от коров? Шмели жужжали, ласточки кружили над старым сараем. Онни Релонен с холодеющим сердцем подходил к старому серому сооружению, которое годилось теперь только для того, чтобы покончить в нем с жизнью. Он шел быстро, не пытаясь отсрочить конец.