Ветер подхватил сухой прошлогодний лист и понес его от дороги к полю, безжалостно кувыркая. «Пустынное местечко!» – вот первое, что пришло бы в голову человеку, оказавшемуся волей судьбы здесь. Тяжелые тучи плыли, казалось, над самой землей, придавливая своей серой громадой к ней все живое. Вид местной природы, и так далеко не внушавший радости, от этого производил совсем удручающее впечатление. С одной стороны пустынное поле упиралось в вереницу одноэтажных бараков, отгороженных от внешнего мира высокой бетонной стеной. Поверх этой стены в три ряда бежала колючая проволока. По углам возвышались архаического вида сторожевые вышки с застекленными кабинками. Колючий орнамент заборов закономерно вписывался в общую заунывность здешнего местечка. Ворота вахты исправительного учреждения украшал плакат: «На свободу – с чистой совестью!» Плакат не подкрашивали несколько лет, и местами на буквах, аккуратно когда-то выведенных красной краской, появились щербины. От далекого шоссе к зоне вела одна-единственная дорога, упиравшаяся в КП. Далее, чтобы попасть в ИТУ, нужно было миновать особый коридор, здорово смахивающий на проход для хищников из клетки на арену цирка. Сваренный из толстых стальных прутьев, он тянулся метров на тридцать. Затем еще один контрольный пункт – и человек попадал в зону.

День давно начал сдавать свои права угрюмому вечеру. Солнце, так за целый день ни разу и не пробившее своими лучами тяжелую свинцовую хмарь, оставив тщетные попытки, скатилось за горизонт. С наступлением темноты лучи прожекторов заскользили по КСП, выхватывая из мрака ночи вышку с часовым, вновь подметали «запретку» и возвращались обратно к соседним вышкам. Над зоной повисла тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра да иногда – лаем собак из питомника.

Окна тюремной больнички ничем не выделялись среди прочих – такие же темные прямоугольники с решетками. Казалось, что и тут люди спокойно спят, как и положено ночью. Во всяком случае, ни полоски света не было видно ни в одном окне.

Вертухай на вышке крутанулся на месте и поднял воротник, невольно вздрагивая от нового порыва ветра. Ствол «АКСУ», висящего на ремне через плечо, повернулся вместе с ним в сторону небольшого, по сравнению с остальными, барака больнички. Молодой парень-контрактник с простым деревенским лицом, зевая, окинул его равнодушным взглядом и опять отвернулся. Вновь зевнул и подумал о том, что ему меняться только через час. Затем его мысли повернули в русло, далекое от службы.

* * *

– Канай, окно хорошо закрыли? – Тихий шепот раздался из угла комнаты.

– Да, – отозвался такой же осторожный голос.

Зэк с худым жилистым телом, расписанным татуировками так, что оно издали казалось одним синим рисунком, еще раз заботливо поправил одеяло, закрывавшее окно.

– На стреме кто? Серый?

– Угу, – послышалось в ответ.

Через некоторое время в небольшой комнатке палаты тюремной больнички зажегся свет, но с улицы этого видно не было: окно плотно закрывало одеяло. Несколько зэков собрались около импровизированного стола, на котором на аккуратно постеленной газете лежал белый хлеб, стояли банки консервов – разогретая тушенка. Колбаса, сало – отдельно на тарелке.

Послышался осторожный стук, и в дверь передали закутанную в ткань банку.

– Чифирь, – шепотом сообщил кто-то и, едва банку приняли из его рук, поспешил закрыть дверь.

– Зови, – прежде чем зэк, принесший банку с дегтярного цвета варевом, исчез окончательно, негромко, но строго приказал ему тот, кого товарищ величал Канаем.

Через некоторое время дверь ненадолго приоткрылась, и в комнату проскользнули один за другим трое зэков.

– Почетное место, – Канай указал на застеленную шконку одному из троих. – Присаживайся, Григорий.

Стараясь говорить негромко, зэки, однако, не «шкерились». Они знали, что дневальный недавно ушел куда-то и не вернется до тех пор, пока они не «торчнут». Вернее, пока не подадут сигнал – за это ему было хорошо заплачено. На шухере стоял их человек.

– Крытый, за твою откидку, – негромко произнес один из тех троих, что зашли вместе с Григорием. Крытый – было погоняло или, как справедливо считал сам Гриша Рублев, его второе имя. Последние пять лет Григорий провел в ИТУ-14, затерявшемся среди болотистых лесов Мордовии… Не стоит перечислять весь «послужной» список сорокашестилетнего кандидата в «законники» Григория Рублева – на это ушло бы слишком много времени. Достаточно сказать, что кличку свою он получил за то, что надолго застрял на «крытке» – зоне особого режима.

Сейчас его товарищи по последней отсидке пришли попрощаться с Крытым и проводить на волю. Тем временем кореш Витьки Каная ловко зарядил папироску и, раскурив, передал соседу справа. В воздухе повис сладковатый запах жженой листвы – «травку» загнал в «косяк» зэк по кличке Пан.

Тела блатных корешей испещряли наколки: церковные купола, кресты, тигровые оскалы и прочие символы трудной жизни в неволе. Григорий Рублев не был исключением. Его широкую спину украшала трехглавая церковь с куполами без крестов. С левой стороны груди красовался грозно оскалившийся тигр. На коленных чашечках наколоты розы ветров. На тыльной стороне кисти правой руки мастер изобразил сложное узорчатое плетение. Фаланги пальцев обеих рук покрывали татуировки в виде перстней.

Да, на проводах «смотрящего» случайных пассажиров быть и не могло! Григорий выделялся среди товарищей более массивной фигурой. Черные жесткие волосы аккуратно пострижены, но не так коротко, как это принято среди молодых пацанов-первоходов. Пронзительный взгляд серых глаз красноречиво говорил любому человеку, наделенному хоть каплей здравого смысла, что спорить с Крытым без крайней причины лучше не надо.

– Дерни, Иваныч. – Крытому перешла папироска.

Тот сделал две глубокие затяжки и передал «косяк» дальше по кругу. Канай, в свою очередь, ловко принял его, крепко дернул и передал дальше.

– Что делать собираешься, как приедешь? – спросил неожиданно у Крытого старший по возрасту из всех присутствующих.

Крытый должен был откинуться завтра. Несколько дней назад на сходняке решался вопрос о его ближайшем будущем. Грише предложили быть «смотрящим» в его родном городке Веселогорске. Располагался он неподалеку от Питера и был одним из тех провинциальных небольших городков, которыми так богата российская глубинка. «Смотрящий» – воровская должность, и было особенно почетно, что братва заранее оказывает «положенцу» такое доверие. Но приятели нисколько не сомневались в Рублеве. Он ни разу не замарал репутацию, в какие бы сложные ситуации ни ставила его жизнь.

Крытый всегда с честью выходил из них, ни на йоту не поступившись своими принципами, по которым жил еще с малолетства. Крытый невольно задумался над вопросом кореша – старого блатаря по кличке Окунь. Он уже второй раз вместе с ним мотал срок и хорошо знал своего приятеля. Гриша понимал, что тот задал вопрос не просто так.