Автор выражает признательность кинорежиссёру и киносценаристу Сергею Белошникову за моральную поддержку при разработке основных сюжетных линий данного произведения

Святая Мария! Матерь Божья!

Куда катится мир?!

За пять минут до того, как на улице начали стрелять и убили человека, линейный сержант первой категории Пабло Каррера вошёл в переполненный воскресным народом устричный бар Хосе Элья Гуальберто Аранго.

По случаю воскресенья нагрудный карман сержанта изрядно оттопыривался. Дон Пабло отправлял первейшую полицейскую обязанность: обходил дозором свой участок. Ему оставалось почтить свои присутствием два заведения, и – домой, где ждёт воскресный обед.

Тариф за счастье лицезреть его одутловатую мокрую от пота физиономию, чёрные его усы, с которых по случаю жаркого дня обильно капало и стекало, выпуклое брюхо, подпираемое кобурой с шестизарядным несчастьем “Мендоса” тридцать восьмого калибра, тариф этот был установлен прочно и надолго. Пабло никогда не приходило в голову требовать что-нибудь сверх того, что, воротя в сторону потные морды, совали ему в нагрудный карман налогоплательщики.

Главное во взаимоотношениях пастыря и паствы что?

Незыблемость ставки налогообложения.

У Хосе по случаю воскресенья было полно народу. Сам хозяин стоял за стойкой и, завидев на пороге знакомый силуэт, привычным жестом потянулся за бутылкой писко[1].

– Жарковато сегодня, а, дон Пабло?..

Дон Пабло проворчал что-то невразумительное по поводу озоновых дыр, проклятых янки с их ракетами и старых пердунов из правительства, всему этому попустительствующих.

– Скоро янки будут ездить здесь в маленьких тележках, как в Индии, – ядовито сказал Пабло, стараясь не смотреть на сворачиваемую в трубочку купюру. – А мы, в эти тележки впрягшись, будем их возить куда они прикажут.

Хосе с поразительной незаметностью сунул ему в нагрудный карман свёрнутую трубочку, сам же при этом, отвернувшись, внимательно рассматривал полки с банками и бутылками.

И тут на улице начали стрелять и кричать.

Пабло отошёл от стойки в сторону, расстегнул кобуру и достал “мендосу”. Достав, посмотрел, есть ли в барабане патроны.

Патроны были.

С улицы послышался женский визг. Двери хлопнули, и в бар с шумом вбежал взлохмаченный молодой блондин в белой рубашке. Глаза у него были сумасшедшие, руки тряслись.

Бар замер. Тридцать пар глаз не отрываясь следили за молодым человеком. Тридцать пар глаз внимательно проводили его до стойки, к которой тот подошёл не спеша, нарочито расслабленной походкой, делая вид, что не замечает на себе всеобщего внимания. Он подошёл и охрипшим от напряжения голосом попросил сначала пива, потом, внезапно передумав, – кока-колы. После этого тридцать пар глаз оставили блондина в покое и уставились на дона Пабло.

Молодой человек поперхнулся ледяным напитком, когда в рёбра его упёрлось дуло револьвера и тихий внятный голос откуда-то из-под плеча произнёс:

– Руки на стойку, ноги расставить. Расслабься, парень.

Парень расслабился и выполнил, что ему велели.

Пабло охлопал его по бокам, вытащил единственное, что нашёл в карманах – бумажник, бросил его на стойку и надел на молодого человека наручники.

Устричный бар взорвался аплодисментами.

Пабло шутливо поклонился и обратился к Хосе:

– Старина, сходи туда, посмотри, сделай милость, что там, трах-тарарах, стряслось.

Хосе кивнул и вышел на улицу. Несколько человек поднялись из-за столиков, исполненные любопытства, но Пабло грозно сказал:

– Всем оставаться на своих местах!

Любопытные сели. После задержания преступника авторитет дона Пабло, и без того значительный, прямо-таки материализовался в духоте заведения.

Задержанный молодой человек пытался что-то прохрипеть, но голосовые связки ему отказали, и Пабло не обратил на его сипение ровным счётом никакого внимания.

Вернулся Хосе.

– Не хотелось бы вас расстраивать по случаю воскресного дня, дон Пабло, – сказал он, тяжело дыша. – Но, похоже, там застрелили мужчину из пистолета.

– Насмерть? – уточнил Пабло, пожевав губами.

– Как есть, – Хосе вытянулся в струнку.

– Так, – сказал Пабло и засопел. – Где у тебя кладовка?

Задержанный снова попытался что-то сказать, но Пабло больно ткнул его под рёбра стволом револьвера, и он замолчал.

– Впрочем, кладовка подождёт, – сказал Пабло и достал из кармана рацию. – Говорит сержант Каррера, третий участок, – сказал он, нажав пальцем на кнопку. – У нас тут убийство. Угол Панчо Вильи[2]и Мануэля Родригеса[3]. Мною задержан убийца. Я в устричном баре Аранго. Есть. Понял.

Убрав рацию, он снова ткнул задержанного под рёбра.

– Пойдём, парень. Так где у тебя кладовка, Хосе?..

– Там! – перепуганный Хосе махнул рукой куда-то в противоположную сторону. Хорошо, что Пабло этого жеста не увидел. Где кладовка в этом баре, ему было известно не хуже чем хозяину.

* * *

На тротуаре лицом вниз лежал мужчина, одетый точно так же, как и задержанный. Белая рубашка на его спине была прострелена в двух местах напротив того места, где у людей сердце.

Пабло переложил “мендосу” в левую руку, присел на корточки, вытянул грязный указательный палец и с брезгливостью потрогал лежавшего за шею. Нечего было и трогать: издалека было видно, что тот не дышит.

Быстро собравшаяся толпа в почтительном молчании наблюдала за тем, как исполнительная власть отправляет свои обязанности.

Пабло двумя пальцами выудил бумажник из заднего кармана лежавшего. Кроме небольшой суммы денег там находился синий дипломатический паспорт гражданина страны России.

Пропал обед, подумал Пабло.

Мучимый внезапным подозрением, он вытащил из кармана бумажник того парня, которого он задержал в баре, и развернул его.

Так и есть: небольшая сумма денег и такой же синий паспорт, всё та же Россия.

Ну и дела. Чего же не поделили на его участке двое русских? И чем это пахнет? Для него, Пабло, лично – чем это пахнет? А?

Чем угодно, но только не рагу из индюшки с миндалём и кунжутом.