Владимир Фиалковский

Нестраховой случай кота Моисея

«В бескорыстной и самоотверженной

любви зверя есть нечто покоряющее

сердце всякого, кому не раз довелось

изведать вероломную дружбу и

обманчивую преданность,

свойственные Человеку».

Эдгар Аллан По

— Таким образом, выплат не будет! — категоричный тон страхового менеджера лишил меня всякой надежды. — Ваш кот — ваша ответственность, и хорошо еще, что он вас не сжёг. Вам очень повезло.

Эту фразу в последнее время я слышал ото всех близких и знакомых, а теперь вот и от гнусного червяка в дешевом костюме из негнущейся ткани ржавого цвета, купленного на рыночном развале. Засунув бумажку с отказом в задний карман джинсов, спустился я, поникший, по массивному мраморному крыльцу монументального конструктивистского строения, похожего на библейский ковчег, в жгучее пекло петербургского июля.

Ноги отказывались нести до пятиэтажного кирпичного дома по В-кой улицы, прямо за панельной многоэтажной пластиной по М-му проспекту. Крайнее справа окно с фанерой вместо стекла на последнем, пятом этаже, было облагорожено черной тушью копоти. Там и находилась моя квартира, напоминающая теперь, скорее, логово дикого зверя.

— Семён Вольфович, добрый день, — навстречу спускалась одна из моих учениц, длинноногая кобыла шестнадцати лет, но физическое ее развитие намного опережало реальный возраст. — Мама спрашивает, не нужно ли вам чего-нибудь из посуды? И еще, можно, пожалуйста, попросить вашего друга не блевать на лестнице, а то наша собака каждый раз макароны с мясом слизывает, и потом у нее несварение.

В школе, я это знал наверняка, меня за глаза звали Волкович, Волк или Волчара. Если первые два прозвища использовались либерально настроенными учениками и преподавателями, то последнее — только ярыми оппонентами или теми, кому я упорно ставил неудовлетворительные оценки.

— Во-первых, собаку надо кормить, а не морить голодом пайками по расписанию, — назидательно начал я. — Во-вторых, Вильгельмина (это странное, как трамплин, имя я всегда произносил по слогам), я устал бороться с вашими желаниями подражать англосаксам. Слово «можно» и «пожалуйста» вместе употребляют только они, а русские люди — нет. Ты телевизор смотришь?

— От телевизора у родителей давление скачет и слова нехорошие всплывают, а у меня телефон есть, — хмыкнула девушка, пропуская меня. — Так что про посуду передать?

— Спасибо, ничего не надо, все уцелело, — соврал я, поднимаясь выше и чувствуя приближающийся знакомый запах гари.

Вам наверняка знакомо ощущение, когда уже давно ушли из ресторана, а в легких еще несколько часов живет аромат жареного мяса или пиццы, которые готовят при вас на открытом огне. Шесть дней я жил с вонью пожарища внутри и снаружи, но почти не замечал этого, привык. Любой, кто пережил подобное, скажет, что находиться в квартире, где пожарные победили красного петуха, невозможно, невыносимо. Но мне жутко повезло, выгорела только кухня с коридором, и еще доблестные бойцы службы «сто двенадцать» выломали зачем-то окно, разворотили паркет, на всякий случай, и в большой комнате.

Существовать приходилось в дальней, маленькой комнатке. Маленький диван, журнальный стол о трех ногах и стул — вот и все мое оружие для борьбы с неожиданными обстоятельствами. На мое счастье, квартира была застрахована, но я от испуга или по глупости, решайте сами, назвал пожарным истинную причину возгорания. Эта причина сейчас терлась серым боком о мою ногу. В дверь забарабанили, я открыл, на пороге стояла она.

— Что за девица там трется? — не здороваясь, в коридор ввалилась моя бывшая жена. — Господи, какая вонища!

— Вильгельмина, — ответил я. — Ученица моя.

— Где они имена такие откапывают? — поморщилась бывшая, оглядывая закопченные стены.

— В наркотическом опьянении еще и не то на ум придет, — я закрыл дверь. — У родителей ее спроси, и еще половину школы можешь опросить по этому же поводу.

В новом учебном году, в нашей школе появится первоклашка, мальчик по имени Дракон с громкой фамилией Беляшов, но я решил не нагнетать ситуацию.

— Давай без сарказма, а? — расширенными от смеси удивления с презрением зрачками сканировала она помещение, в котором провела несколько счастливых лет.

С Алиной нас познакомил мой университетский друг, Эдик. Тот самый, что исправно оставлял на лестнице ароматные сюрпризы для собак после наших попоек. Ну, не может человек остановить рвущийся наружу обед, с кем не бывает?

Эдик и Алина работали в рекламном агентстве, и как-то раз, в пасмурную пятницу они возникли на пороге, уже навеселе. Конечно, у меня было, и, естественно, мы догнались. Эдик, как ненавязчивое эфирное видение, вскоре растворился в воздухе. Алина задержалась. На три с половиной года. В мои двадцать два, длинноволосая брюнетка с испорченной рождением ребенка фигурой сделала меня мужчиной. Сравнить мне было не с кем, поэтому все, что она делала, я принимал за эталон.

Вскоре ко мне переехали две женщины: Алина и ее семилетняя, замкнутая накоротко, дочка. С Яной, нелюдимой и неприступной, словно средневековая крепость с наполненным желчью и ядом ее матери (у разведенных «все мужики — козлы!») рвом по периметру, мы так и не нашли общий язык. Мой педагогический дар довольствовался дежурными «Здравствуйте», «Спасибо», «Что ты до нее докопался?!». Прошу прощения, последнее выражение изрыгала ее мать, презирая мои тщетные попытки достучаться до ранимого, но зашитого в свинцовую оболочку, детского сердца.

Узнав о нашем намерении пожениться, Эдик впал в ярость, а потом в уныние. Встречаться перед выходными мы могли теперь только в баре (его жена тоже не терпела мужских посиделок):

— Скажи, на кой черт тебе баба с ребенком? — в сотый раз, заплетаясь, кипятился он, роняя голову на грудь, верный признак, что ему уже хватит. — Это ведь как устаревшая версия устройства. Можно попользоваться, но покупать-то зачем?

Его раздражало, что именно он свел нас, в пьяном пылу норовил позвонить шефу с требованием уволить Алину немедленно. Но я не был готов отказаться от еженощного блаженства, мысленно променяв своего лучшего друга на сошедшую с античного полотна нагую богиню с многообещающим взглядом исподлобья орехового цвета глаз.

Шло время, мы оба работали, Яна пошла в школу, Эдик не блевал в подъезде. Но я стал замечать, что ночи, приправленные неукротимым темпераментом жены, стали меня тяготить. В начале совместной жизни мне это