Наталья Есина

Некрасивый мальчик

Жила-была женщина, и было у неё три дочери: Алёнка, Варюша и Машенька. Умные, работящие, приветливые. Помогали по хозяйству: и щи сварить, и хлеб испечь, и в избе прибраться. Жить бы женщине, да радоваться. Только, вот, донимала её печаль: хотела женщина иметь сына.

Но где же его взять? Муж ушёл на войну и не вернулся. Сватались женихи, но она так любила своего супруга, что всем отказывала. А сыночка иметь ох как хотелось! Крепко молилась женщина, чтобы Бог послал ей мальчика.

И вот как-то поздним зимним вечером шила она дочкам новые платья на Рождество. Вдруг кто-то осторожно постучал в окошко.

«Ветер что ли ставнями хлопает?» — женщина отвлеклась от рукоделия и прислушалась.

Стук стал громче.

«Не ветер это», — она встала, взяла керосиновую лампу и подошла к окошку.

Глядь! Седой старичок стоит, рукой машет: «Мол, выйди, на улицу, выйди!» В бороде звёздочки поблёскивают. Кафтан отливает то голубым, то зеленым, то красным.

«Что за чудесник?» — женщина перекрестилась — старичок не исчез. Заглянула за занавеску — проверить, спят ли дочки на лежанке; накинула на голову пуховый платок, надела полушубок, прошла в сенцы и отворила дверь. На крылечке лежал свёрток. Женщина взяла его, приподняла край тряпья и ахнула:

— Дитя! — она прижала младенца к себе и огляделась: — Кто здесь?

Никто не ответил. Только слышно было, как завывал в печной трубе ветер и потрескивал в верхушках деревьев мороз. Во все глаза вглядывалась она в темноту, но поблизости не было ни души. Ещё крепче прижала к себе ребёночка и посмотрела на искрящийся под лунным светом снег.

«Чудесник и следов-то не оставил», — вернулась в избу, положила свёрток на стол и развернула.

На неё большими голубыми глазами смотрел голенький мальчик. Голова у него была вытянутая, как гусиное яйцо. Тельце длинное, ручки тощие, одна ножка короче другой.

— Какой некрасивый! — огорчилась женщина.

Младенец нахмурил бровки, пошевелил губами и вдруг улыбнулся. И столько в этой улыбке было тепла, что женщина тотчас забыла о его внешнем уродстве.

— Да ты вовсе не так дурён, если хорошенько присмотреться. Назову-ка я тебя Тимошкой. — Она склонилась над мальчиком и поцеловала его ладошку. Он обхватил ручонками большой палец женщины, притянул к губам и принялся сосать.

— Ты ж голодный! — женщина вынула из печи горшок с томлёным молоком и покормила младенца. Сбегала в сени, достала из сундука деревянную зыбку, постелила на дно душистое сено. Подвесила зыбку под потолком, запеленала Тимошку и уложила спать. Он немного погугукал и уснул.

***

Минуло шесть лет. Тимошка рос смышлёным, добрым мальчонкой. Только вот друзей у него не было: никто не хотел с ним играть.

Завидев его на улице, ребятишки осыпа́ли насмешками:

— Смотрите, какая у него огромная голова!

— Похожа на гусиное яйцо!

— Взаправду, яйцо!

— А ноги, ноги-то: он и впрямь ходит, как гусь!

Они корчили гримасы. А соседский мальчик взял прутик и стал стегать им Тимошку:

— Гуси, гуси, га-га-га. Есть хотите? Да-да-да!

Тимошка, увернувшись от очередного удара, заковылял по тропинке к дому. Споткнулся о камень и упал. Вслед понеслись крики детворы:

— Уродец, уродец, свалился в колодец!

Добравшись до своей избы, Тимошка спрятался в чулан за кадкой квашеной капусты, проплакал до вечера и не заметил, как заснул. Когда женщина вернулась с работ в поле, то не сразу нашла его. Послала за ним дочек во двор — нет там братца. Покликала, покликала сына, да и решила, что заигрался он на улице с ребятишками. Собрала на стол нехитрый ужин: пареную репу, пшённую кашу, да постные щи. Хотела забелить их молоком и спохватилась: кувшин-то пуст. «Наверное, кот, проказник, всё вылакал!»

— Сходи-ка ты, Алёнка, — велела она старшенькой, — в чулан за кринкой.1

Не успела Алёнка скрыться за перегородкой, как слышит женщина её крик:

— Маменька, маменька, Тимошка наш туточки!

Женщина кинулась в чулан и увидела крепко спящего сына. Свернулся он калачиком под лавкой, на которой стояли соленья, и знай себе посапывает.

Разбудила женщина Тимошку. Он спросонья смотрит на неё и понять не может, где очутился. Потом вдруг как расплачется:

— Маменька, маменька! Не пойду я больше на улицу к ребяткам: они дразнят меня «уродцем», — тёр он ладошками покрасневшее лицо.

Женщина прижала к себе сына:

— Не плачь, Тимошка, мир велик, и добрых людей в нём больше, чем худых, — она вытерла Тимошке слёзы полой передника и достала из кармана обсахаренного пряничного поросенка: — На-ка, порадуйся.

Тимошка перестал плакать, взял поросёнка и посмотрел на стоящую рядом Алёнку:

— Маменька, можно я полижу его немного и дам порадоваться Алёнке, Варюше и Машеньке?

Женщина схватила в охапку сына и поцеловала:

— Пусть говорят, что ты некрасивый, зато поди-поищи такое доброе, как у тебя сердце.

Как-то после обеда пошли ребята по грибы по ягоды. Тимошка за ними увязался:

— Я тоже в лес хочу!

Оглянулись они. Видят, что уродец поодаль идёт, на палочку опирается, да и припустили что есть мочи. Тимошка ещё пуще закричал:

— Подождите, ребятки!

А те всё дальше и дальше. Вот и совсем из виду пропали. Тимошка запнулся о корягу и упал. Корзинка в одну сторону. Палочка — в другую. Встал, потёр ушибленную коленку, огляделся. Вокруг сосны хвойным духом благоухают. Солнечный свет в пушистых лапах прячут. В густых еловых ветвях копошится в гнезде какая-то птица. Видно, на ночь устраивается.

Глухо ухнул невидимый филин. Тимошке стало не по себе. Решил он поскорее нагнать ребят. Поднял корзинку, взял палочку и пошёл, прихрамывая, по тропинке вглубь леса. То и дело останавливался и находил под бугорками опавшей хвои липкие маслята. Складывал их в корзинку, приговаривая:

— То-то маменька обрадуется.

А как видел душистую малину, сразу вспоминал про сестрёнок:

— Будет Алёнке, Варюше и Машеньке гостинец, — и аккуратно нанизывал крупные спелые ягоды на травинку.

Шёл, шёл Тимошка всё дальше и дальше и не заметил, как очутился в самой чаще. Лес растворился в густом киселе тёмно-синего, как черника, тумана. Солнце потерялось в густых кронах деревьев. Палочка сломалась. Ножки устали. Сел Тимошка на пенёк. Прислушался. Загугукал ночной сыч. Закуковала в темноте кукушка-печальница. Далеко за болотом отвечало ей эхо. Прошуршала в сухих листьях мышь. Завыл вдалеке волк. Выкатилась круглая луна и разлила по небу серебро.

Пригорюнился Тимошка: видно, придётся пропадать ему здесь. Вдруг послышался хруст веток. Задрожал Тимошка. Деревья расступились, и на полянку