Алексей Елисеев взглянул на часы – до встречи оставалось двадцать минут. Не так уж много времени, чтобы провести его с пользой. Единственное, что он мог себе позволить, так это прогуляться до соседнего перекрестка, купить пачку сигарет и, сидя за столиком в кафе, обдумать план предстоящего разговора.

Не исключено, что Валерий Петрович опоздает, он еще ни разу не пришел вовремя за весь срок их продолжительного знакомства. Появлялся всегда запыхавшимся, слегка взволнованным, но при этом никогда не извинялся за опоздание, тем самым утверждая между ними некую табель о рангах.

Следовательно, при самом лучшем раскладе предстоит еще минут десять выжидать в полупустом кафе.

И ведь прекрасно, наглец, знает о том, что Алексей никуда не уйдет, будет дожидаться своего старшего товарища вплоть до самого закрытия кафе.

Однако в этот раз все получилось несколько по-другому.

Едва Алексей раскурил сигарету, а большая стрелка часов перепрыгнула на цифру пять, как в густой толпе прохожих он заприметил высокую фигуру знаменитого сценариста. Возвышаясь над всеми прочими почти на целую голову, Валерий Петрович напоминал океанский лайнер, входящий в гавань, заполненную утлыми суденышками.

Высоко подняв голову и выкатив объемный живот, он ступал торжественно и величаво, словно вел за собой многочисленную свиту. В реальности же его сопровождением была всего-то небольшая рыжая дворовая псина, отчего-то увязавшаяся за ним на последнем перекрестке. Да и она должна была отстать от него в ближайшие минуты и поспешить своей дорогой, так как опыт выживания наверняка уже подсказал ей, что с гастрономической точки зрения сценарист был совершенно бесперспективным объектом. Если от него чем и благоухало, так это дорогими лосьонами, которые он выливал на себя по полфлакона всякий раз перед выходом на улицу. Алексей отчего-то был уверен, что, даже отправляясь в булочную, Валерий Петрович непременно брызгается одеколоном и повязывает на толстую шею свой неизменный ярко-красный галстук, который в какой-то степени воспринимался окружающими как его визитная карточка. Личностью Валерий Петрович Метелкин был запоминающейся, а для усиления харизмы всегда нужна какая-то особенная мелочь, по которой человека могут узнать из тысячи. Для одних это может быть узенькая бородка, для других усы или френч, третьи носят кепку, Метелкин же предпочитал красный галстук.

Собственно, по галстуку Алексей и признал знаменитого литератора, сценариста, который в толпе уныло одетых прохожих напоминал светофор, и у каждого пешехода, кто нечаянно оказывался на его пути, невольно возникало желание остановиться и пропустить его огромное тело, скорее напоминающее большегрузный грузовик.

Такой могучий человечище легко собьет, прокатится по безжизненному телу, сминая, и потопает далее, даже не оглянувшись.

Ярко-красный галстук на белоснежной рубашке был заметен за версту, подобно маяку, слегка покачиваясь в такт неторопливым движениям его владельца. Метелкин невольно притягивал к себе взгляды прохожих. А некоторые из них, угадав в нем человека большого калибра, невольно оборачивались ему вслед, как бы желая удостовериться, а так ли уж величав он с тыла. И убедившись, что его фактура царственна под любым углом зрения, удовлетворенно шли дальше.

В какой-то момент Алексей даже поймал себя на том, что невольно залюбовался барственными манерами Метелкина. Именно так и должен был вести себя человек, вскарабкавшийся на вершину творческого Олимпа.

Заметив сидящего за столом Алексея, сценарист изобразил нечто похожее на улыбку и лениво вскинул широкую ладонь в приветствии. Алексей обратил внимание на то, что пальцы у него были толстые и короткие. Прежде он этого не замечал.

Их встречи проходили один раз в два месяца, после того как Елисеев выполнял заказанную работу. Уже пошел второй год, как он писал для мэтра сценарии, которые тот с удовольствием подписывал своим именем. Правда, никогда не отдавал полностью оговоренную сумму, всегда ссылаясь на какие-то неотложные траты. В этот раз Алексей решил проявить твердость и, не поддаваясь на его уговоры, не передавать рукопись до тех пор, пока не получит обещанных денег.

Алексей даже продумал манеру своего поведения. С Метелкиным следует держаться посолиднее, капризно надув губы, выразить неудовольствие по поводу его пятиминутного опоздания, и уже тем более не вскакивать со стула, когда уважаемый мэтр протянет для приветствия руку, а этак небрежно, через стол, протянуть ему сомкнутые пальцы.

Но едва Валерий Петрович приблизился, как получилось все в точности до наоборот.

Как ни печально было это осознавать, но его, Алексея, личное благополучие зависело от этого нескладного тучного человека, который не просто шел, а перекатывался по тротуару, создавая неудобство окружающим. Остановившись у стола, Валерий Петрович как будто бы просто сел на мель, стол от соприкосновения с крупным и тяжелым телом тряхнуло так, будто он угодил в десятибалльную качку, и не прояви Алексей расторопности, ухватив одной рукой бутылку, а другой придержав пепельницу, так они дзинькнули бы о серую брусчатку.

– Здравствуйте, молодой человек, – протянул сценарист руку.

Еще одна деталь, которая невероятно раздражала Алексея в живом классике. Он прекрасно знал, как зовут его собеседника, но тем не менее продолжал обращаться к нему безлико, как к человеку из толпы. Словно воспринимал его всего-то как крохотную частицу, снующую в броуновском движении и лишенную каких бы то ни было индивидуальных черт: без запоминающегося лица, имени и примет. То есть по-другому – статисту.

Алексею следовало бы помедлить с рукопожатием, но какая-то темная сила заставила его подняться с места и, едва не опрокидывая посуду, стоящую на столе, протянуть с почтением растопыренную ладонь. Пожатие у Валерия Петровича было мягким, будто бы тоже какая-то милость. Сценарист охотно плюхнулся на стул, и небольшой летний выносной столик угодил в очередную качку. Бутылка с початым пивом, едва задев тарелку с воблой, протестующе звякнула.

– Как дорога? – предупредительно поинтересовался Алексей, глянув на толстый кожаный портфель, который Метелкин держал в руках.

– Уф, едва добрался. Если бы не нужда, молодой человек, так и сидел бы за столом и никуда бы не пошел. Если бы вы знали, от какой именно еды вы меня оторвали! – Валерий Петрович говорил с таким настроением, словно его выдернули из-за стола, на котором лежала раскрытая рукопись. – Печеный угорь! А какая была рассыпчатая картошка с топленым маслом, – толстые губы сценариста разошлись в довольной улыбке, а кадык, заросший жиром, заметно дрогнул.

Наверняка в это самое время его утроба изошла желудочным соком. Оставалось только позавидовать гастрономическим предпочтениям классика, потому что обед Алексея в лучшем случае состоял из двух жареных яиц с куском колбасы (а часто и без нее), приготовленных на скорую руку. Об угрях оставалось только мечтать. А хотелось бы прослыть гурманом. Положить эдак устрицу на язык, закатить глаза к потолку и небрежно прокомментировать, из какого моря она была выловлена.