Владимир Васильев

ВОЛЧЬЯ НАТУРА. ЗВЕРЬ В КАЖДОМ ИЗ НАС

ВОЛЧЬЯ НАТУРА

— То есть, профессор, вы считаете морфологическое разнообразие людей неразрывным признаком разума?

— Отнюдь. Скорее всего люди произошли от некоего неустойчивого правида собак. Не думаю, что разнообразная морфология является плодом досредневековой селекции, человек в то время был слишком консервативен, чтобы заметно менять собственное тело. -

— А как же дикие собаки? Они тоже могут в конце концов развиться в разумных существ? В еще одну расу людей?

— Ни в коем случае! Если вы читали труды моего знаменитого предка, вы должны знать, что человек и человекообразные собаки, включая динго и койота, просто имеют общего предка, тот самый неустойчивый правид. Какие-то ветви так и остались животными, а наша пришла в процессе эволюции к возникновению разума. Я не берусь судить, случайно ли дарован нам разум, или это неизбежный итог достаточно долгого развития перспективной расы… Во всяком случае, на Земле мы имеем то, что мы имеем. Морфологически однородных животных и поразительное разнообразие людских морфем.

— И последний вопрос, профессор. Легендарный волк — он тоже имел единого с человеком предка?

— Несомненно. А чей ген, по-вашему, человечество вытравливало из собственных цепочек ДНК две сотни лет назад? Я счастлив, что от волка, от этого хищного и кровожадного вида человекоподобных, не осталось ни малейшего следа ни на планете, ни в человеческом генофонде.

— Спасибо, профессор, что уделили нам время.

(Из интервью профессора эволюционики Рина Горвика ван Дарвина журналу «Европа».)

От автора

Существа, населяющие Землю этого романа, не являются людьми в биологическом смысле этого слова. То есть на описываемой Земле вид Homo Sapiens Sapiens начисто отсутствует. Главенствуют на планете совершенно иные существа, хотя они также прямоходящи, имеют по паре рук и ног, глаз и ушей. И все же я рискнул назвать их людьми, ибо не верю, что их мысли будут в корне отличатся от наших. Кроме того, я взял на себя смелость оставить многие привычные географические названия, исторические личности, нарицательные понятия и систему летосчисления. Следует только помнить, что события происходят в конце двадцатого века, в девяностые годы, но вовсе не от Рождества Христова, а от совершенно иного события.

00: Область определения

Новое здание вокзала, дорощенное всего семь лет назад, поражало своей громадностью. Округлое, словно ракушка, с разинутой пастью центральной арки, оно было похоже на уснувшего великана. Впрочем, оно и было уснувшим великаном — измененным до неузнаваемости деревом. Последние два века генетическое проектирование совершило несколько прорывов в запретные ранее области, в частности — появилась возможность выращивать здания существенно больших размеров, чем раньше.

Шершавые дорожки ральсов тянулись вдоль каждого перрона и убегали вдаль, опутывая сложной цепью весь континент. По ральсам скользили поезда — полиморфные, отшлифованные годами селекции существа. Их уже трудно было назвать живыми — от изделий из камня или металла поезда отличались лишь тем, что их иногда приходилось кормить. Раз и навсегда жестко заданная форма, послушание и скорость — вот и все, что от них требовалось.

Аморф Леонид Дегтярев подхватил чемодан (тоже живое существо, только в отличие от поезда маленькое и мономорфное) и направился к расписанию — огромному, во всю стену. Впрочем, приятный голос дикторши прозвучал раньше, чем Леонид успел найти свой рейс в длинном перечне.

— Экспресс Берлин — Новосибирск подходит для посадки к шестому пути. Повторяю…

Леонид не стал искать подтверждение в расписании. Просто направился к проходу на перрон, рядом с которым в широком простенке была намалевана большая европейская шестерка. Когда он приблизился, ожило табло — чисто механическое. «Берлин — Новосибирск, — гласило оно. — Рейс 959Е. Отправление 17.24».

Вот и нужный вагон — сегмент вытянутого тела поезда, похожего на длинную вязанку сосисок. Проводница — миловидная миниатюрная девушка-шпиц — профессионально улыбнулась Леониду.

— Добрый день, местер! Вы — мой первый пассажир сегодня.

Значит, вагон еще пуст.

— Здравствуйте. Билет показывать?.

— Не нужно. Садитесь в свое купе, и все.

— Спасибо.

Леонид шагнул в отворенную овальную дверь и оказался в поезде. Отыскал свое купе — четвертое из восьми, — переоделся в дорожное, выложил на стол неизменную копченую курицу, выставил не менее неизменную бутылку водки и присел у окна в ожидании попутчиков.

Он еще не знал, что станет камнем, столкнувшим лавину. Ничем не примечательная командировка в Сибирь повлечет за собой целый вихрь разнообразнейших событий. Часть из них взбудоражит всю планету, часть останется лишь в памяти непосредственных участников и в бесстрастных ячейках архивов.

А пока Леонид, задумчиво барабаня пальцами по столу, думал: «Только бы не попутчики с детьми. Кто угодно — даже благообразные старушки. Лишь бы не дети. А если уж случится кто малолетний — то хотя бы не младенец…»

Хорст Ингвар аб Штилике очень любил детективные романы, и еще он очень любил читать их перед сном. Уютный свет лампы над кроватью, испещренные буковками страницы, тишина; за окном — темень, рядом, на тумбочке, телефонная трубка, так что если с утра кто позвонит — не нужно будет вскакивать и бежать через всю квартиру, а можно будет просто протянуть руку и сонным голосом сказать: «Да-а?» А потом вернуть трубку на тумбочку и снова провалиться в блаженный сон, в котором есть шанс увидеть себя крутым сыщиком, гоняющимся за очередной сворой бандитов.

После работы Хорст заглянул в любимую книжную лавочку и приобрел сразу два томика Говарда Тона. Свежие-свежие, только из типографии. Предвкушая вечерний экскурс в мир преступлений и неизбежных наказаний, Хорст со вкусом поужинал, рассеянно посмотрел по телевизору нечто развлекательное, мельком проглядел пришедшую за день почту, и, никому не ответив, он все же не выдержал, взял первый томик с аппетитным названием «Никто, кроме нас» и уселся в кресло.

Четыре часа промелькнули словно миг. С трудом оторвавшись от книги, Хорст торопливо сварил кофе, торопливо, обжигая губы, выпил, разделся и юркнул под одеяло. В горизонтальном положении читать было как-то привычнее, и еще около часа промелькнуло так же незаметно.

А потом ни с того ни с сего запиликал телефон.

Хорст даже вздрогнул. Взглянул на часы — полтретьего. Ночь, самое сонное время. Кто мог звонить ему посреди ночи?

Звонки не умолкали, они были короткими и частыми, похоже — междугородными. Хорст неуверенно протянул руку и взял