Андрей Гупало

Дед

Боже, как же болит голова! В ушах гул, словно большой колокол звенит, только ударов не слышно. А руки? Плечи ломит, руки, как плети, не в силах даже пальцем пошевелить. Ноги, вроде, целы и, похоже, без обуви. Пить, как хочется пить, — рот не открыть от жажды, всё слиплось. А может это кровь? Она тоже соленая, как морская вода, хлынувшая в трюм крейсера после попадания ракеты. Несколько бесконечных минут кромешного ада из дыма, воды и огня, пока каким-то чудом не оказался за бортом среди островков горящего дизельного топлива. Крики тонущих, грохот взрывов, скрежет искореженного металла, а потом мощный водоворот — это “Адмирал Станкевич”, гордость российского флота, гроза морей и океанов, всей своей многотонной громадой ушел под воду, увлекая за собой оставшихся в живых моряков, среди которых и он, гвардии мичман, старший механик судна Валерий Хохлов…

— Пей, сынок, — произнес старческий, с хрипотцой, баритон, и кто-то поднес к его губам деревянную кружку. Валерий приподнял голову, с усилием разомкнул слипшиеся губы и сделал небольшой глоток воды. Приятная прохлада растворила горечь во рту и оросила саднящее горло, стало легче дышать.

— Ну вот и слава Богу — живой, стало быть.

Глаза — ничего не вижу… Что с глазами?!

— Сейчас, сейчас, потерпи, родной, — ласково произнес голос, и на глаза легла мокрая тряпка. — Знатно, однако, тебя садануло, чуть было очей не лишился.

Валерий вдруг вспомнил: пытаясь выбраться из машинного отделения, он налетел лбом на оторванную взрывом балку, да так что кувыркнулся через голову, свалившись плашмя на железную решетку пролета. Так бы он и остался там, в трюме, посреди дыма и пламени, если бы не Саня…

В голове у Валерия словно кинопленку запустили, и он увидел, как друг тащит его на палубу, одевает на него свой спасательный жилет, снимает с себя крест и вешает ему на шею.

— Я быстро, вниз, там еще Самат остался. Не вернусь — прыгай за борт, спасайся. — Обернувшись в дверях, попросил: — Если что, отдай крестик дочке, — и исчез в клубах черного дыма…

— Что ты, паря? Нельзя тебе, лежи, родной, — отозвался тот же голос на болезненный крик Валерия, попытавшегося нащупать крест непослушной рукой.

Сашка, друг! Как же так? Из огня вытащил, жилет свой отдал, а сам… Слезы досады и вины потекли из глаз и почти уже высохшая тряпка снова намокла.

— Ну-ка, давай поглядим, что тут у тебя, — пробубнил неизвестный и осторожно снял компресс. Глаза у Валерия открылись неожиданно легко, и он увидел мягкий свет и склонившегося над ним… Нет, не старика, а деда с высоким лбом, разукрашенным волнами морщин, глубоко посаженными карими глазами и кучерявой шевелюрой вокруг гладкой как яйцо лысины. Борода у деда была небольшая, но такая же густая и седая, как и волосы.

— Ну, слава Богу, — улыбнулся старик довольно, — видеть будешь.

Внезапно над ухом Валерия раздалось частое дыхание и выросшее как из-под земли лохматое чудище лизнуло его в лицо мягким, шершавым языком. “С-с-собака!”, — поморщился Валерий, но на сердце почему-то стало легче.

— Тайфун, не балуй, отойди от человека! — скомандовал дед и большущий пес черно-белой масти нехотя поплелся и улегся на ковер возле камина.

— Где я? — преодолевая боль в горле, прошептал Валерий.

— Ты в безопасности, сынок. Теперь все будет хорошо.

— А вы кто?

— Я-то? Я смотритель маяка и по совместительству — спасатель. Вот и тебя спас, — еле живого из воды вытащил. Скажи ему спасибо, — кивнул дед в сторону пса, — я б тебя сослепу не приметил.

— Спасибо… Я военный моряк с крейсера…

— Да знаю, знаю, милок. Вашего брата нынче много сгинуло. Э-э-эх! — нахмурился дед и подбросил в камин полено. — Всё воюют, воюют. Земли им мало, уже и воду стали делить. А чего делить-то? Земли на всех хватит — аккурат по два метра каждому. А кому земли не хватит, того море возьмет. Там живо акулы по косточкам растащат. Э-хе-хе! — тяжело вздохнул дед.

— Мы не за землю, а за правду воюем… воевали.

— За правду? Правда — это хорошо. Да только и истину надо знать.

— Какая разница?

— Правда, брат, она у каждого своя может быть. А вот истина — она одна.

— Что за истина?

— А ты будто не знаешь? — с недоумением произнёс дед, наливая в глиняную миску чего-то съестного.

— Не знаю, — устало ответил Валерий и закрыл глаза, показывая, что не хочет продолжать разговор.

— На-ка, поешь малость, — полегчает.

Валерий нашел в себе силы приподняться на локте и проглотил несколько ложек горячей и необыкновенно вкусной ухи с лавровым листом.

— Смотрю я на вас и удивляюсь, — продолжил дед назидательно, — вроде христиане, крещенные все, а что такое истина, не разумеете.

— Я не крещенный, — обиженно буркнул Валерий.

— Как? — ляпнул дед невпопад, полоская миску в рукомойнике. “Глухой, не слышит совсем”, — подумал Валерий, и крикнул, насколько сил хватило:

— Некрещеный я, слышишь, дед?! Нехристь!

Дед не отозвался, а только замер у рукомойника, опустив вниз большие загорелые ладони.

— Вот так номер, да-а-а, — задумчиво произнес он и потянулся к пестрому украинскому рушнику. Потом посмотрел на пса и сказал: — А я тебе говорил, — не того взяли, а ты: “Он это, он это”… Эх, ты, — растяпа.

Пес выслушал хозяина слегка наклонив голову и раскрыв клыкастую пасть. На последнее слово он обиженно гавкнул и, улегшись, положил лохматую морду на скрещенные лапы.

“Совсем старый кукухой поехал от одиночества, — с собакой разговаривает”, — усмехнулся про себя Валерий.

Дед тем временем уселся за большущий деревянный стол и раскрыл лежавший на нем здоровенный манускрипт в кожаном переплете.

— А скажи-ка, мил человек, — произнес он нараспев, глядя в книгу и водя пальцем по широким страницам, — зовут тебя как?

— Валерий. Хохлов моя фамилия.

— А где тогда Александр? Фамилия… — дед прочел по слогам, — Ни-ки-фо-ров.

— Там же где и все, — раздраженно откликнулся Валерий, — на дне морском.

— Ага, понятно… — вздохнул дед и, достав кисет и спички, принялся раскуривать трубку. — Ну, Александр, задал ты нам задачку, — задумчиво произнес он, пуская струйки синего дыма сквозь косматые усы.

Долго сидел он молча, изредка вздыхая и глядя попеременно то в книгу, то в окно, то на Валерия. За окном шумел прибой, в камине потрескивали дрова, сгущались сумерки. Валерий хозяина не беспокоил, — главное, что сам он жив, а в остальном пусть дед разбирается, на то он и спасатель. После дедовых процедур и ухи на него навалилась приятная