Текст моей книги перед сдачей в печать просмотрели

Е. Мусин, А. А. Панченко (Петербург), В. А. Кормунков (Вятка), их замечания я учел и благодарен им за советы. Отдельно я отметил благодарностью многих коллег, оказавших мне помощь в критическом разборе концепции акад. Б. А. Рыбакова (см. сноску к этому разбору). За проверку языка моих резюме (английского, немецкого и польского) я признателен В. Плоткину (Сиэттл, США), Г. Кулику (Петербург) и А. Марциняку (Познань, Польша). Особую благодарность я должен высказать В. Кустову, который очень помог мне в выверке и уточнении ссылок. Большую заинтересованность в этой книге проявлял преждевременно ушедший[Г. С. Лебедев, его помощь и советы вспоминаются с благодарностью. За разрешение перепечатать фотоснимки (рис. 10 и 24) я приношу признательность Архиву Института истории материальной культуры РАН.

Перун явился ко мне неожиданно, случайно и на несколько лет овладел всеми помыслами. Пришлось заняться им, забросив на время все другие дела. Работая над этой темой, я получил интересные результаты, опубликовал серию небольших статей — «Перун на Кавказе» и др. (Клейн 1985а, 19856, 1985в, 1990, 1991, 1993а, 19936, 1995, 1998а, 19986) и написал вчерне эту книгу. Потом все- таки пришлось заняться другими темами, и рукопись залегла лет на пятнадцать в письменном столе. За это время вышло немало новых работ, и я смог дополнить ее некоторыми подробностями и ссылками на новую литературу, но основную концепцию менять не пришлось. Здесь она предстает такой, какой была создана к середине 1980-х и отражена в моих публикациях.

Конечно, я кое-что знал о Перуне и раньше, еще с детства. Родился я в Белоруссии, в семье медиков, и родители оставляли нас, детей, на попечение няни, прибывшей в город из белорусской деревни. Няня, Евгения Демидовна Мудракова, рассказывала нам белорусские сказки, а когда кто-либо из нас досаждал ей, в сердцах кричала: «Каб цябе Пярун пабрау!» (Чтоб тебя Перун забрал!). Перун рисовался ей стариком вроде лешего, но жил он на небе и распоряжался грозой, громом и молнией. «Пярун» по-белорусски и обозначение того снаряда, который, по убеждению тогдашних деревенских стариков, поражает при громе и молнии: «гром» — это звук от удара, «маланка» (молния) — вспышка света от него же, как огромная искра, а то, чем совершается удар — «пярун» — нечто вроде каменной стрелки или молотка. Большего о Перуне мы от няни узнать не могли. Впрочем, мне еще повезло: в русских деревнях о Перуне сохранилось еще меньше сведений, чем в Белоруссии.

Когда я поступил в Ленинградский университет и стал изучать археологию, историю и фольклор, знаний о древних славянских богах — Перуне, Дажьбоге, Стрибоге, Свароге, Волосе и других, — естественно, прибавилось. Славянской мифологии специально посвящены десятки книг, сотни статей, главы и разделы в тысячах учебников, монографий, диссертаций. Но если убрать все, что наговорено и написано учеными — все домыслы, выводы по аналогии, косвенные соображения, реконструкции, догадки —и обратиться к исходному материалу, к источникам, то окажется, что разрушительное время и победившее христианство хорошо поработали над славянской языческой религией: дошедшая до нас информация о Перуне очень скудна и обрывочна. Наука знает о нем немногим больше, чем моя няня.

Несколько бранных выражений, бывших ранее заклятиями, — таких, как слышанные мною в детстве. Два-три коротких рассказа в летописи — «Повести временных лет» — о водружении и низвержении идолов Перуна и других языческих богов в Киеве и Новгороде да сохранившиеся в той же летописи договоры первых русских князей с византийцами — русские «слы» (послы) клянутся именами этих богов. Нападки в проповедях ранних христианских вероучителей на простой народ, долго еще продолжавший тайно чтить старых языческих богов, — обличения страстные, ядовитые, но путаные и содержащие очень мало конкретных сведений об этих богах. Схожие имена богов в родственных языках и кое-что о функциях этих персонажей у родственных народов — славянских (поляков, сербов, болгар) и неславянских (литовцев, германцев, индийцев). Тут и там отражение этих имен в местных названиях — топонимике: Перунов дуб, Перуньи врх, гора Перун, село Перуновац, Перунова рень (отмель), Перынь... Вот, собственно, и все, чем располагали ученые для своих реконструкций мифологии. Даже те немногие данные, которые удалось собрать, относятся не к самой мифологии, а к связанным с нею культам языческих богов: жертвоприношения, кумиры, клятвы, почитание имен.

Ни одного изложения мифа о Перуне, хотя бы в пересказе, не сохранилось. Ни одного. Считается, что волшебные сказки — это утратившие святость мифы, из которых выветрилась часть содержания. Так, может быть, в сказках? Но ни в одной русской сказке Перун не упоминается, то есть имя его в них не сохранилось. Ни в одной. Если в каких-либо сказках и содержатся пережитки мифов о Перуне, то неясно — в каких. Правда, более ста лет назад в моем родном городе Витебске был издан «Белорусский сборник» (Романов 1891) с несколькими сказками о Перуне, гоняющем чертей или змея, — они прячутся от него в дерево или в воду, но он везде настигает их своими перунами. Есть и другие издания таких сказок. Но ведь это не столько самостоятельный сюжет, сколько сказочное оформление поверья — о том, что Перун не любит нечистую силу, а она его боится. Это не сюжет, а мотив. Для мифа маловато.

Поэтому легко представить себе то волнение, которое охватило меня, когда я понял, что наткнулся на пересказ мифов, главным героем которых был Перун. Сюжеты, тексты! И в совершенно неожиданном месте.

Дело было так. Ко мне зашел попрощаться мой бывший студент. Он окончил Университет, и работать ему предстояло на Кавказе. Готовясь к новой среде, он обзавелся книжками по северокавказской истории и культуре и таскал их с собой. В стопке выделялся толстый том.

Это сборник чечено-ингушского фольклора, — пояснил мой гость.

Беседуя с ним, я стал машинально перелистывать книгу, пробегая глазами кавказские имена героев.

Что за странное имя: Пиръон! Как тут произносить твердый знак? Что-нибудь среднее между у и ы, вроде болгарского ъ в слове «българ»?

Ну, это какой-то звук вайнахского языка, — отвечает мой гость. — Вайнахи или вейнахи — это самоназвание ингушей и чеченцев. Язык и фольклор у них почти один. Как видите, я уже кое- что усвоил. Но немногое.

Пируон? — продолжаю я. — Звучит похоже на русское «Перун». Что о нем в комментариях? Вот: видимо искаженное слово «фараон»... Откуда в фольклоре ингушей и чеченцев фараон?!

Может быть, из Библии, из Корана?

Чтобы в аулах так детально знали Ветхий Завет, египетский плен евреев? — усомнился я. — Постой-ка, постой. А почему же этот Пируон расхаживает по небу, гремит громом и насылает дождь? Это же функции славянского Перуна! Перун! Он! Понимаешь ли ты, что это за находка!