Наверное, именно такие чувства испытывает человек, внезапно обнаруживший, что по собственной оплошности забрел в зыбучие пески. Каждый шаг дается с величайшим трудом, только неимоверные усилия помогают вытаскивать ноги из трясины. Однако самое ужасное в другом. Каждая пядь, отвоеванная у зыбуна, не только не обещает спасения, а напротив, она все очевиднее приближает тебя к бездонный трясине, сулящей верную и мучительную гибель.

Во всяком случае, Хани ощущал нечто подобное. Следовало радоваться, ведь пала крепость Хозяина Тумана, еще одно прибежище черных сил уничтожено, но… но… Удивительным образом победы оборачивались поражениями, тем более сокрушительными, чем полнее была победа. В отчаяние приводили потери, понесенные после каждой такой «победы». Не во время сражения, а именно после него, когда от неприятеля уже осталась только груда мертвых тел. Сначала была потеряна принцесса, там, в Радужном ущелье, где нашла свой конец армия Морского Короля. Теперь, когда был убит его хозяин и покровитель, Хани потерял брата. И кто может предсказать, чем обернется для него новая «победа»? Ведь череда врагов кажется бесконечной. Каждый следующий, вырастающий на месте поверженного, оказывается во много раз сильнее и опаснее. Стоит ли теперь вспоминать Десятикрылого? Это ужасное создание, державшее в трепете Акантон, казалось теперь не опаснее ласкового котенка по сравнению со страшилищами, которых привелось встретить позднее. И чья мрачная тень вырастает теперь за буйными языками пламени, скачущими по развалинам Ледяного Замка? А в том, что предстоит новая схватка, Хани не сомневался ни единого мгновения.

Он невольно задумывался, в чем причина столь бесплодных побед, почему именно тогда, когда зло кажется безвозвратно поверженным, оно вдруг торжествует в тебе самом? Может, именно в этих словах и кроется ключ к загадке? Борешься со внешним злом, не победив его окончательно внутри себя? А природа не терпит пустоты, и сразу, как только исчезает какое-то внешнее зло, в образовавшуюся пустоту устремляется ближайшее к ней. То самое, что до поры, до времени тихонько дремало внутри тебя. И как только ему подворачивается случай вырваться наружу, оно сразу оказывается сильнее тебя.

Но ведь тогда получается, что борьба со злом бессмысленна. Она напрасна, потому что зло неистребимо в принципе. Более того, борьба становится опасной, потому что следующей жертвой оказываешься ты сам, причем предательский удар наносится исподтишка, в спину. Он оказывается беспощадно метким, потому что наносится по самому слабому месту, зачастую просто неотразим. Ведь ни Ториль, ни Чани не смогли его выдержать.

Хани со стоном схватился за голову. Что же делать? Есть ли выход из этого заколдованного круга? Странно. Раньше он никогда не задавался такими вопросами. Может, эта минутная слабость тоже есть признак начавшего поднимать свою ядовитую голову зла? Нет. Он не поддастся! Или все-таки правы жители закрытого королевства, когда говорят: «Завтра — это только другое название для сегодня»? И любая новость есть зло? Вне зависимости от того, хороша новость сама по две или плоха. Зло уже потому, что это новость? Неужели из боязни «как бы хуже не вышло» следует стоять на месте?

От подобных вопросов можно было сойти с ума. Впереди открывалась такая мрачная пропасть, что не хотелось жить.

Хани отбросил прочь меч, словно тот обжигал руку. Ему хотелось зажмуриться и бежать прочь, как можно дальше, чтобы только уйти от этого проклятого места, где он потерял брата.

— Грустишь?

Хани вздрогнул, когда ему на плечо опустилась медвежья лапа. Нет, это была всего лишь рука Дъярва.

— Гони прочь дурные мысли! Все отлично! Сегодня мы победили, выжгли гнездо колдунов, поработивших страну. Завтра взойдет новое солнце, разгонит извечную пелену тумана, которым колдуны хотели задушить нас, золотом засверкает восход! Давненько мы не видали его в наших краях. Нет поводов для печали. А если они даже отыщутся — все равно не думай о них сегодня. Будет новый день для новых забот, сегодня не должно быть печальных лиц. Мы победили и будем праздновать победу!

Дъярв, словно тростинку, закрутил в руках тускло отсвечивающую тяжелую секиру.

— Тебе легко говорить, — скривился Хани, — а я потерял брата.

Дъярв на мгновение осунулся и помрачнел, глубоко спрятанные под густыми бровями глаза полыхнули такой лютой ненавистью, что Хани буквально ошпарило.

— Да, мне легко, — прорычал Дъярв. — Я сегодня не потерял никого. Мне некого терять. Всю мою семью уничтожили десять лет назад. Всех! И потому мне очень легко и радостно сегодня…

— Прости, я не знал…

— Ничего. То, что вы совершили, делает ненужными любые извинения.

Хани поразился, до чего складно и витиевато может говорить этот дикарь. Или он вовсе не дикарь? Не раз за время странствий Хани убеждался, как обманчива может быть внешность. В Дъярве угадывалась огромная внутренняя сила, невольно заставляющая робеть. Однако с ней странным образом смешивалась потрясающая наивность. Хани мог поклясться, что Дъярв ничуть не напоминает изображения свирепых владык Тъерквинга, но все-таки было в нем нечто…

Подошла Рюби. Она тоже казалась не слишком веселой, хотя и не печалилась, подобно Хани. Она была деловита и озабоченна.

— Плохие новости.

— Ничуть не сомневался, — буркнул Хани.

Дъярв недовольно рыкнул:

— Оставьте ваши дела. Сейчас мы будем праздновать.

— Если у нас найдется время, — сухо заметила Рюби.

— Что бы вы ни думали, вам придется считаться с теми, кто штурмовал замок. Они желают отпраздновать победу.

— Потому что не умеют заглянуть в завтра, — вздохнул Хани.

— На это есть мы, — каким-то странным тоном заметил Дъярв.

— И все-таки… — попыталась настоять на своем Рюби.

— Оставим заботы, — с нажимом повторил Дъярв. — Пока нам ничто непосредственно не грозит, а как поступать дальше — мы успеем решить.

— Если нам не помешают ульфхеднары.

Дъярв откровенно расхохотался.

— Вот уж о ком я беспокоюсь меньше всего.

— Почему? — с неподдельным любопытством спросила Рюби.

— Сейчас они удирают опрометью, позабыв обо всем на свете.

— Откуда ты знаешь? — прищурилась она.

— У каждого народа есть свои тайны, — уклонился от ответа Дъярв. — И даже всесильные Радужники плохо представляют, что творится в холодных краях. Как, впрочем, и мы ничего не знаем о суровых ущельях Туманных гор.

— Он склонил голову. — А пока идем праздновать. — Это прозвучало как приказ. — Поговорим вечером, когда нам никто не помешает.