Всегда полезно и интересно, завести себе что-нибудь наподобие дневника. Человеку впоследствии доставляет большую радость перечитывать иногда подобные тетрадки и, таким образом, воскрешать в сердце воспоминания о некоторых сюжетах и персонажах, украшавших когда-то твою жизнь или, случалось, отравлявших её, в ту пору, когда кровь проворнее и горячее бежала по жилам. Ты видишь, как, старея, становишься рассудительнее – правда, многие и с возрастом не умнеют – и иной раз не можешь удержаться от смеха, когда припоминаешь те или иные забавные происшествия. А, читая о временах, когда твои дела шли из рук вон плохо и судьба, казалось, вот-вот пойдёт под откос, ты радуешься тому, что все это давным-давно миновало, и фортуна снова повернулась к тебе лицом. И опять же лишний раз убеждаешься в том, что старая истина «Лихо всякого на истинный путь наставит» нисколько не утратила своей актуальности, во всяком случае, для большинства.

Таким образом, я взяла себе за правило, время от времени усаживаться за бюро и записывать на бумагу всякую всячину из своей жизни, и сегодня уже старухой – да-да, не спорьте, уже старухой – я с большим удовольствием перелистываю собственные жизненные истории. Эти страницы, однако, после моей смерти должны быть преданы огню. Ведь я писала их ради своего удовольствия, а не на потеху другим, и даже не для своих ближайших родственников. Я прожила жизнь в соответствии с требованиями собственной природы и постоянно старалась причинить как можно меньше вреда другим людям. «Сварливой бабой», как выражаются у нас в Вене, я, мне кажется, тоже никогда не была, и со мной всегда всё можно было уладить миром. То, что в моём ремесле постоянно царят беспрерывные дрязги, сплетни и пересуды, всегда случаются всякого рода грубые сцены и выходки, к сожалению, правда и никуда от этой правды не денешься. Однако я никогда не была злопамятной, хотя мне самой частенько доставалось, что называется «на орехи». Впрочем, мужчинам очень нравилось проводить со мной время, и они платили за это щедрой монетой, а случалось, я встречалась с ними безвозмездно, потому что всегда охотно вступала в половые связи. Несколько раз я была на грани того, чтобы меня изрядно поколотили, однако мне всякий раз удавалось вовремя «улизнуть нализавшись», как говорят у нас в Вене. Всё это я вычитываю сейчас из своего дневника. Однако я совершенно против того, чтобы другие удовлетворяли своё сладострастие, читая то, во что я вложила всю душу. Если кто-нибудь желает получить удовольствие, пусть ищет его в собственных половых сношениях. Я совокуплялась, прежде всего, для себя и делала это превосходно. Однако читать о совокуплении для такого человека, как я, нет ни необходимости и ни особого удовольствия. Читать о пережитом кем-то спаривании для меня равносильно размышлению о вчерашнем подогретом ужине. Исходя из подобных предпосылок, было бы лучше, если бы мой дневник действительно бросили в камин, поскольку всё изложенное в нём, касается меня и только меня лично.

Я уже рассказывала, как была «выдрессирована» нашим квартирантом и его любовницей и выведена на панель. Они основательно обучили меня всяким премудростям, и я многое пережила. Каждый день я сталкивалась с чем-нибудь новеньким, и моя новая подруга объясняла мне, что к чему, а я на лету всё схватывала, ибо мне всегда нравилось быть развратной девкой, как бы вызывающе подобное признание ни звучало. Я полагаю, что лучше откровенно сказать об этом, чем, бог знает почему, надеяться выглядеть святошей, подобно какой-нибудь богомолке, в тайне совокупляющейся с ещё большим остервенением, чем наша сестра. Но мы-то хоть вынуждены добывать этим средства к существованию. И лёгким этот род занятий не назовёшь. Иногда даже приходится собираться в кулак, чтобы не показать мужчине, как ты его боишься.

Почти у каждого из них есть свои особенные желания и слабости, которым он придает большое значение, и если тебе с самого начала удавалось нутром почувствовать это, он платил охотно и поистине щедро. Не только влагалищем, но и пальцами, и языком ты должна чувствовать, что именно доставит удовольствие данному мужчине. И коли ты пошла по этой дорожке и взялась за такое дело, чтобы им заработать себе на пропитание, то уж лучше при этом выбросить из головы мысли о собственном удовольствии. Бывает мужик лежит на тебе, долбит, вонзается, сверлит и сопит от похоти, но когда кончит, ещё и недовольно ворчит.

Я всегда старалась подыскивать себе кого-нибудь по душе, хотя бы время от времени. И если моим клиентом всё-таки оказывался какой-нибудь убогий скупердяй, безобразный и омерзительный субъект, то ещё в тот же вечер я вполне могла попудриться и с каким-нибудь лихим и шикарным молодцем, с которым я, что называется, «была на равных».

Я была хороша собой и молода, за словом в карман не лезла и всегда умела отпустить какую-нибудь остроту, а это многим приходилось по вкусу. Если же они начинали расспрашивать меня о том, откуда я родом, кто мои родители, и о тому подобной ерунде, я всегда уходила от прямого ответа. Но я никогда не выдумывала никаких идиотских небылиц, какими девицы частенько потчуют своих кавалеров.

Своему отцу я, пока это было возможно, оказывала поддержку. Когда же я начала зарабатывать побольше, я перестала отдавать ему всё, и тайком покупала себе что-нибудь красивое из одежды, как посоветовала мне однажды моя подруга. Тогда же я начала пользоваться душистым мылом и хорошими духами. А когда отец интересовался, откуда-де всё это у меня появилось, я говорила, что переспала с одним человеком, в магазине которого торгуют такими вещами. И что он мне их в знак благодарности подарил. Мне приходилось таиться, потому что папаша выгребал у меня всё подчистую, да только ворчал, если я приносила ему в день меньше двух гульденов, напрочь забывая при этом, что в прежние времена нам иной раз нечего было даже есть. Теперь он, однако, решил, что ему в глотку должны залетать жареные перепела с трюфелями, и всё глубже и глубже погружался в пьянство. То, что я ему отдавала, он спускал в кабаке, поиски работы забросил и, естественно, бездельничал, опускаясь всё больше и больше. В кабаках люди над ним подтрунивали и попрекали, что я вынуждена заниматься таким занятием. Они говорили, что ему ещё повезло, что дочка так о нем заботится, а не будь этого, он давным-давно сгинул бы под забором.

Мой отец обычно в ту пору постоянно находился в подпитии, и однажды, будучи пьяным, пришел в бешенство и ударил пивной кружкой по голове какого-то человека, который в очередной раз не очень лестно прошёлся по моему поводу. Заварилась ужасная потасовка, мой отец вернулся домой весь в крови, ободранный, с совершенно красными от переполнявшей его ярости глазами и устроил мне грандиозную выволочку.

Я всегда хорошо относилась к нему и никогда не держала на него зла, даже если он был очень передо мной виноват и силой отнимал у меня деньги. Но теперь чаша моего терпения, наконец, переполнилась, и в один прекрасный день я съехала со старой квартиры и сняла себе небольшую комнату в Альзергрунде. Там я была предоставлена сама себе и могла весьма недурно жить на свои деньги. Я была по горло сыта вечными придирками и беспрерывными склоками.