Лучи утреннего солнца назойливо прорывались сквозь полуприкрытые веки, явно пытаясь заставить Леа проснуться. Она давно уже встала и даже занялась садовыми работами, но все еще не могла выползти из раковины сна, в которой ей было тепло и уютно. Леа вновь увидела свой любимый сон: на малахитово-зеленой лужайке сидел маленький человечек и наигрывал на радуге, как на арфе, чудесную мелодию. Она часто видела этот сон, но вот мелодию никак не могла запомнить — в ней было что-то очень нежное, радостное и теплое, как и все в этом странном сне. Только как же она звучала?

— Ла-ла-ла, ла-ла, — попыталась напеть Леа, — нет, не то… Ла-ла… Ла-ла-ла…

Из ее рук, одетых в розовые резиновые перчатки, выскользнул маленький кустик анютиных глазок. Он упал в только что разрыхленную землю и ударился о коричневые комья своими нежными глазками-лепесточками. Ну вот, вздохнула Леа, неумеха. Видел бы ее Ричи — наверняка бы отпустил пару колких шуточек по поводу кривых рук…

Леа очень любила цветы, но терпеть не могла заниматься их высаживанием — может быть, поэтому ей так не хотелось сегодня покидать свой уютный сон. И если бы не Ричи, который был помешан на клумбах, она едва ли стала бы с самого утра колдовать над анютиными глазками и азалиями. Сколько раз она уговаривала мужа нанять садовника… Но нет — Ричи считал, что цветы будут расти пышно и хорошо только в том случае, если их посадит жена. Леа считала это глупостью, но спорить с Ричи ей не хотелось — она давно уже поняла, что такие споры все равно ни к чему не приводят.

Она подняла пострадавшие анютины глазки и прикопала кустик землей. Выглядели они все равно не лучшим образом — лепестки помялись, головки поникли, но помочь им Леа уже не могла. Она вздохнула — в который раз за утро — и с трудом разогнула занывшую спину. К черту анютины глазки и азалии — после праведных трудов она просто обязана выпить чашечку зеленого чая с маленькой щепоткой мелиссы…

Одним движением Леа сбросила с рук резиновые перчатки и критически оглядела сад. Стриженная «под ежик» зеленая трава (которой, слава богу, занимался приходящий садовник), яркие пятна клумб, обрамленные белыми обручами камня, изгородь, увитая зеленой паутиной пахучего хмеля, — все выглядело очень мило. Только Леа почему-то не чувствовала удовлетворения, свойственного человеку, хорошо поработавшему в своем саду. То ли потому, что делала она это из-под палки, то ли потому, что сад был оформлен по вкусу Ричи, а она хотела по-другому… Будь ее воля, она не стригла бы траву так коротко, а изгородь отдала бы в распоряжение шиповника… Клумбы выложила бы не белым камнем, а разноцветными плитками. Да и вообще… Если бы Ричи позволил, она изменила бы здесь почти все. Но с Ричи спорить бесполезно — он все равно настоит на своем, а Леа будет чувствовать себя так, как будто попыталась отнять у ребенка любимую игрушку…

Леа потерла занывшую спину и медленно пошла к крыльцу. Каждый шаг отдавался в спине глухой болью. Почему Ричи только смеется над ней, когда она говорит ему о том, что ей тяжело работать в саду? Наверное, он считает, что жена попросту ленится. Ничего, сейчас она выпьет чаю с мелиссой и ей станет легче… В конце концов, можно и поработать, чтобы сделать мужу приятное.

— Леа! — услышала она крик и обернулась.

Около калитки, ведущей в сад, стояла ее подруга Пэтти и как-то очень возбужденно махала ей рукой. Пэтти была симпатичной голубоглазой блондинкой с одним-единственным, но серьезным по нынешним временам недостатком, который разбил вдребезги ее семейную жизнь, — она была полной. И, к несчастью, помешанной на сладком. Возможно, если бы Пэтти Уоткинс могла устоять перед пирожными, тортами и пирожками, ее муж не ушел бы от нее год назад к худенькой дамочке с модельными формами. К «идеальной вешалке», как любила выражаться Пэтти. Бедняжка, конечно же, страшно комплексовала и попробовала было сидеть на диете, но выдержала только пять дней. Точнее, четыре с половиной. Этот несчастный пятый день Леа запомнила надолго — Пэтти разве что не привязывала себя к кровати, чтобы удержаться и не пойти в магазин за эклерами, своим излюбленным лакомством. Но желание поесть сладкого все же пересилило желание быть красивой, поэтому в конце концов Пэтти все же сбегала в ближайшую кондитерскую, а потом как одержимая набросилась на пирожные с душераздирающим криком: «К черту диету!». В общем, чуда не произошло — она не похудела, муж не вернулся. Зато осталась единственная радость: наполнять свой алчущий желудок разнообразными лакомствами.

Леа сочувствовала подруге, но помочь не могла — не так-то просто было запретить Пэтти есть сладкое. Правда, Леа была отличным слушателем и частенько предоставляла Пэтти возможность излить свои страдания, дабы они не переполнили ее и без того большое тело. И Пэтти с удовольствием это делала, потому что никто, кроме Леа, не умел так внимательно слушать и с таким глубоким сочувствием относиться к словам рассказчика.

— Пэтти! Наконец-то! — Леа, держась рукой за ноющую поясницу, спустилась с крыльца и пошла к калитке. — Куда же ты пропала? Не отвечаешь на звонки… Совсем забыла обо мне?

Подруги обнялись. Леа пристально посмотрела на Пэтти. Та выглядела неважно: под глазами лежали голубые мазки, которые обычно оставляет бессонница, полное лицо припухло и покраснело от слез.

— Что случилось? — ужаснулась Леа. — Очередная попытка сесть на диету?

Пэтти грустно покачала головой. Леа не стала терзать подругу расспросами и повела ее в дом, где заварила чай с мелиссой, о котором мечтала все утро.

— Я видела его… — Пэтти выдержала многозначительную паузу. — С новой женой… — Голос Пэтти срывался, глаза округлись — она явно сдерживалась, чтобы не зареветь. — Она такая красивая, Леа… Такая худенькая и молодая… Я ведь ее ровесница, а выгляжу так, как будто лет на десять старше. А все из-за моего веса, будь он проклят! — Пэтти все-таки не удержалась, и слезы градом хлынули из ее глаз.

— Ну-ну, Пэтти, не плачь! — Леа подошла к подруге и коснулась золотистых завитков, выбившихся из гладкой прически. — Плюнь на него! Человек, который ушел от жены только потому, что нашел идеальную вешалку, не стоит слез…

Пэтти проглотила наживку — всхлипы начали стихать. Она подняла на Леа голубые, дымчатые от слез глаза.

— Ты правда так считаешь?

— Конечно! — Леа покривила душой, но Бог простит ей эту невинную ложь. Хорошенькая жена Брасса, бывшего мужа Пэтти, не была «вешалкой», но чего только не скажешь для того, чтобы утешить лучшую подругу… На душе у Леа кошки скребли — с тех пор, как Брасс ушел, Пэтти пребывала в состоянии непрекращающейся депрессии. В голове у Леа мелькнула мысль: что, если бы она располнела так же, как Пэтти? Смирился бы с этим Ричи или нашел себе другую? Конечно, смирился бы… Что за глупые мысли лезут в голову? Ричи любит ее и никогда не променяет на другую женщину. И все же? Леа попыталась прогнать навязчивую мысль, но та, как муха, мельтешила перед глазами и не думала улетать. Кажется, Леа настолько прониклась переживаниями Пэтти, что начала чувствовать то же, что и подруга. Нет, так дело не пойдет. Надо убедить Пэтти, а заодно и себя, что все не так уж и плохо, как может казаться. Тем более что у нее, в отличие от Пэтти, все складывается наилучшим образом… — Слушай, Пэтти, прекрати плакать и послушай меня. Тебе нужно развеяться, проветриться… ну и все такое… Давай куда-нибудь сходим. Может быть, ты с кем-нибудь познакомишься, начнешь встречаться, и все твои мысли о Брассе покажутся такой ерундой…