1

Я хотел наклониться, чтобы поднять уроненную кем-то пятирублевую монету. И в этот момент все понял. Начало движения в сторону меня спасло. Пуля, пролетающая расстояние, на котором сохраняется ее убойное действие, вообще-то летит без звука. Это только на излете она свистит или из какого-нибудь старенького оружия выпущенная, раритетного, тоже свистит… Я бы, конечно, не услышал полет пули, но она, пролетая мимо, обожгла мне горячим воздухом ухо. И в стену в трех метрах за спиной ударилась, штукатурку содрала, потом срикошетила и дальше ушла, по тротуару, кувыркаясь и подпрыгивая, и, слава богу, ни в кого больше не попала. Естественно, я не оборачивался. Некогда было, да и не было необходимости оборачиваться. Судьбу пули я привычно только по звуку определил. Хотя слово «определил» здесь тоже подходит мало. Такие вещи не определяются, они осознаются за мгновения, и тогда срабатывает рефлекс…

Стреляли сверху, под большим углом…

Стрелок, однако, был неважный… Руки, наверное, от нервного напряжения подрагивали, а это для снайпера все равно что свежий лимонный сок в глаза… В городе нет таких расстояний, когда следует обязательно рассчитывать скорость ветра, влажность воздуха и еще множество тонкостей иметь ввиду. А с небольшой дистанции стрелять снайперу полагается точнее… Но я быстро просчитал, что, поскольку выстрела слышно не было, значит, стреляли из винтовки с глушителем. Самая ходовая винтовка с глушителем – «винторез», стреляет только в полуавтоматическом и автоматическом режимах, то есть не надо затвор перед выстрелом передергивать. Следовательно, вторая пуля вот-вот полетит следом за первой с поправкой прицеливания. И потому я быстро скаканул в раскрытую дверь маленького кафе… Как оказалось, рассчитал я правильно, потому что второй выстрел последовал, хотя и с непростительным для снайпера опозданием, и разбил стекло в витрине этого самого кафе. Вообще-то пуля обычно стекло пробивает, оставляя дырку. Но она его разбила, и я, не видя, куда пуля попала, сделал правильный вывод – стреляли под острым углом к стеклу, таким острым, что пуля сумела его разбить. Остальное высчитывать было не надо – в голове все просчиталось само собой, выстроились геометрические углы, и я уже приблизительно знал, что стреляли с чердака здания, в которое упирается небольшая улица, по которой я шел.

Остальное было делом техники… Высокая и короткая стойка бара в кафе не могла стать для меня преградой. При всем своем солидном весе тела, раза в два с половиной, пожалуй, превышающем мой вес, не могла стать преградой и барменша, которая видела, как я вбежал в дверь, и видела, как затем сразу вылетело стекло, и потому решила, видимо, что стекло разбилось из-за моих телодвижений. Она благоразумно намеревалась проявить хозяйственную жилку и задержать меня, чтобы было кому заплатить за новое стекло. Проскочив мимо нее, я нырнул в подсобку…

Я был в приличном цивильном костюме и, естественно, без оружия, потому что в отпуске оружия с собой не ношу. Человек во внутреннем помещении резал большущим кухонным ножом вонючую колбасу. Расчетливо задев его, повернувшегося на шум, плечом и намеренно ударив ладонью под локоть, я поймал падающий нож, сунул его под полу своего пиджака и, не задерживаясь ни на секунду, выскочил через служебную дверь во двор, невежливо не сказав «спасибо» человеку, вооружившему меня, пусть и самым простым, оружием.

Дверь, естественно, тоже невежливо открыл пинком…

Я не знал, как располагались дворы и выходы из них. Но интуиция подсказывала, где эти выходы должны находиться. Я выскочил из двора на улицу, стремительно и целенаправленно пересек ее и сразу углубился во второй двор через арку, прикрытую только одной створкой чугунных тяжелых ворот. И только там посмотрел вверх, на восьмиэтажный дом сталинских времен, примерно ориентируясь и определяя место на крыше, откуда в меня могли стрелять. Откуда в меня стреляли то есть… Под расчеты подходил только один подъезд, к которому я и побежал. Крашенная «кузбасс-лаком» металлическая дверь с кодовым замком стала препятствием, и у меня не было с собой ничего, что помогает обычно такие замки открывать, – ни проволочной петли, ни упругой металлической линейки, заточенной особым способом. Но я открывать и не собирался. Мне незачем было входить в подъезд, потому что я услышал громкие торопливые шаги в подъезде и вовремя убрал за спину нож. Теперь уже не страшно, что его видят люди во дворе, старушки и дети, этими старушками оберегаемые… Они уже не успеют напугаться ножа, сообразил я, потому что напугаются тем, что произойдет дальше…

По звуку шагов я уже понял, что спускаются, вернее, бегут, топая и чуть ли не скатываясь по лестнице, двое. И потому отступил на три шага для создания скорой собственной поступательной энергии – обычно удар с такой дистанции бывает более сильным, чем удар с дистанции короткой, и если у меня есть время подготовиться, то почему же я не должен подготовиться к действиям… Я и подготовился…

Перед дверью шаги стихли. Все правильно… Выйти, когда их все видят, они должны неторопливо и так же неторопливо двинуться к выходу из двора, чтобы не привлекать к себе внимания. Они не хотят, чтобы кто-то присматривался к их лицам, а потом с помощью ментов рисовал их фоторобот для объявления в розыск. Любой фоторобот, конечно, фуфло писаное, и опознать по нему человека невозможно, тем не менее фотороботы всем преступникам не нравятся. И потому они стараются не привлекать внимания к своей особе. А мне внимание, наоборот, следовало привлечь, и потому я не стеснялся своих действий.

Двое за дверью перевели дыхание, открыли дверь и один за другим шагнули за порог…

Подъезды, в которых имеется плотно закрытая металлическая дверь, на нижней площадке обычно бывают полутемными или почти темными. Это любой знает, кто в таких подъездах бывал. И глаза, когда кто-то выходит, не сразу привыкают к солнечному свету. В таких случаях естественная реакция любого человека – слегка зажмуриться, чтобы восстановить способность видеть. Этим я, не задумываясь, и воспользовался.

Вышли двое… Видеть меня видели, естественно, но после темноты не сразу узнали. Они только начали узнавать… И, пока не пришли в себя от неожиданной встречи, я успел совершить разбег в три шага и сразу вырубить ближнего маховым круговым ударом каблука в челюсть с поворотом корпуса на триста шестьдесят градусов. Треск челюсти послышался такой, словно большое дерево сломали пополам одним махом экскаваторного ковша… Аминь… Дело началось и наполовину закончилось, кажется, хорошо. Но в то же время второго своими действиями в чувство я привел быстрее, чем мне хотелось бы, и он успел вытащить пистолет, когда я еще возвращал себя в устойчивое состояние. Но полностью занять боевую позицию я мог и не успеть, потому что он тоже медлительностью не отличался и начал передергивать затвор, чтобы дослать патрон в патронник. И я, не останавливаясь, продолжил движение, на развороте ударив большим и тяжелым кухонным ножом, как саблей, по кисти. Пистолет выпал из наполовину разрубленной руки…