По плодам их узнаете их.

Евангелие от Матфея, 7:16

Ибо в безмолвье бог мщенья творит…

Фридрих Шиллер. «Мессинская невеста». Пер. К.Р.

То, что убьет ее, было частью плана с самого начала.

Но ее гибель должна была стать финалом — финалом большой и потрясающей драмы, имя которой месть. Ибо ее смерти надлежало стать последней, но далеко не первой в цепочке страшных событий, отдельных эпизодов его плана — его плана мести.

Нет, он не был безумным маньяком, свихнувшимся садистом или тайным сластолюбцем, получавшим наслаждение от чужих страданий и тем более от чужой смерти.

Однако этого требовали законы справедливости — той самой справедливости, которой был лишен и он сам, и его семья. Семья, о которой он мог хранить только воспоминания, ибо все ее представители — кроме двух — были мертвы, давно мертвы.

Впрочем, ведь и ему тоже надлежало тогда умереть. И он бы умер, если бы… Он отогнал назойливые воспоминания, прекрасно зная, что избавиться от них невозможно. Ибо они преследуют его днем и ночью.

В особенности ночью.

Ведь сколько раз он просыпался во тьме от собственного сдавленного крика, с дико бьющимся сердцем, весь в тонкой пленке пота, все еще машинально сжимая скрюченными пальцами простыню.

И каждый раз перед глазами, подобно миражу, покачивалась, постепенно тая, одна и та же картинка. Его ночной кошмар. Точнее, то, что перешло в разряд ночных кошмаров, а когда-то было вполне реальным.

Уж слишком реальным. Буквально убийственно реальным.

Он просыпается в темной комнате и видит, что дверь приоткрыта. Сквозь щель прорывается косой луч желтого, какого-то мертвящего света. Он, сам не зная почему, покрывается мурашками — и вдруг до него доносится приглушенный крик. Несмотря на то что крик длится всего мгновение, он узнает голос. Это голос его матери. Он сбрасывает одеяло и опускает ноги на пол. Холодно, очень холодно. Подходит к двери, открывает ее — и его ослепляет поток этого самого желтого мертвящего света. Он в коридоре. Снова доносится стон. Он выходит в коридор, сворачивает и попадает в зал. Там тоже горит свет, но он какой-то другой… Не такой мертвящий, а тусклый, словно… Словно уже умерший. На истертом ковре с ромбами и треугольниками, застеленном простыней, кто-то лежит. Ему видны голые ноги, задравшаяся ночная рубашка. И кровь, которой везде много. Кровь, кровь, кровь… И он знает, что этот некто с голыми ногами в ночной рубашке — его мама. Снова стон, на этот раз такой надрывный и жалостливый. И такой тихий. Он бросается к ней, и мама смотрит на него — лицо у нее белое, мучнистое, а взгляд полон ужаса. Она чего-то боится. Но даже не того, что ее ожидает. Не крови, которой заляпана и ее ночная рубашка, и ковер. Она боится, причем панически, чего-то иного. Ибо когда он пытается, присев, взять ее голову в ладони, она отталкивает его, силясь что-то сказать. Но вместо слов вырываются только сиплые хрипы. А ее глаза устремлены не на него, а куда-то в сторону. И только потом он замечает, что в комнате они не одни. Там, полускрытый шкафом, со стороны стола, находится еще кто-то. И именно его так боится мама, именно от него она и старается защитить своего сына. Он же, видя, как глаза мамы вдруг закрываются, инстинктивно поворачивается — и видит тень. Тот, кто находится в комнате, стоит прямо над нависшим над столом абажуром, и лица этого человека не видно. Да и человек ли это вообще? Голова мамы вдруг становится такой тяжелой, и он понимает, хотя явно слишком мал для этого, что она умерла. Но эта мысль не раздирает его душу, она, возникнув, тотчас исчезает. Ибо изменить ничего нельзя. А тот, кто скрыт абажуром, вдруг выходит из тени. В его руке он видит нож. И этот нож в крови. Он медленно поднимает взгляд и впивается глазами в лицо ночного посетителя. Того, кто виноват в смерти его мамы. Того, кто убил ее. И ужас пронзает его, ибо это не лицо человека, а морда монстра. Крик застревает в горле, а до ушей доносится шелест, идущий из пасти существа с окровавленным ножом в… В руке? Да нет же, в странной бугристой лапе! Убийца матери делает шаг ему навстречу и, шлепая по ковру, шипит:

— Не бойся меня, мальчик, я тебе помогу…

После этих слов он всегда и просыпался — в поту, с бьющимся сердцем, с пальцами, вцепившимися в простыню. И никогда с тех пор — никогда! — он не мог спать, если дверь в комнату была приоткрыта и тем более пропускала хотя бы луч света из коридора. Ибо это сразу же будило самое ужасное воспоминание в его жизни.

Смерть матери.

Точнее, ее убийство. Ведь то, что ее убили, не вызывало никаких сомнений. И он даже знал кто. Ведь он видел этого монстра! Монстра, забравшего жизнь его мамы…

О том, что последовало за гибелью матери, он не хотел и вспоминать. Вероятно, он намного раньше опустил бы руки или вообще расстался бы с жизнью, если бы не одно это желание.

Желание мести.

Потребовалось много лет, чтобы понять: тот, кто убил его маму, не был монстром с пупырчатыми лапами и уродливой харей. Это были всего лишь хирургическая маска и скальпель в руке… Хотя, если уж на то пошло, убийца все же был монстром — в человеческом обличье. И еще гораздо более кровожадным, беспощадным и мерзким, чем любой монстр из страшных сказок или фильмов ужасов.

На то, чтобы выйти на его след и установить, кто же должен стать объектом мести, потребовалось и того больше. Когда же наконец он узнал имя этого… нет, не человека, а именно монстра, то вовсе не почувствовал облегчения. И боль, та самая, которая заставляла его по ночам просыпаться с криком, никуда не ушла.

Ибо что значит месть? Да, ты получаешь возможность уничтожить того, кто разрушил твое счастье, однако вся горечь мести заключается в том, что заканчивается она так быстро.

Выстрел пистолета, взмах ножа, звук обрушивающейся на череп дубинки… И, собственно, вот и все — враг повержен, беспомощен, мертв. А ты со своим горем остаешься один на один и вдруг понимаешь, что лучше тебе не стало…

Поэтому, узнав имя того, кто виноват в гибели его мамы, он принял решение не торопиться. Он ждал, он наблюдал, он затаился. Казалось, в течение всех этих долгих лет он даже не дышал, ибо, сопровождая своего врага, как тень, повсюду, боялся, что малейшее неосторожное движение выдаст его с головой.

Он ждал, он разрабатывал план. Он смаковал боль — ту боль, которую предстояло испытать врагу. Ибо план мести включал, конечно же, смерть убийцы мамы, но не только это.

Далеко не только это.

Монстр забрал у него все, что ему было дорого. Более того, он забрал, что логично, не только будущее, но отнял у него и прошлое. Ибо прошлое состояло только из одного-единственного воспоминания: он просыпается и видит падающий на пол спальни косой луч желтого, такого мертвящего света…