1

В день, когда я услышал, что мой брат сбежал, я обходил Жертвенные Столбы… К тому времени я уже знал, что-то должно было случиться; мне сказала Фабрика.

На северном конце острова, около поваленных остатков верфи, там, где ручка ржавой лебедки скрипит на восточном ветру, на дальней стороне последней дюны у меня было два Столба. К одному из них была прикреплена голова крысы и две стрекозы, к другому — чайка и две мыши. Я прибивал мышиную голову на место, когда птицы, крича, взлетели в вечерний воздух и стали кружиться над тропинкой через дюны, там, где она проходила около гнезд. Я убедился, что голова хорошо держится, а потом взобрался на верхушку дюны, чтобы посмотреть в бинокль.

Диггс, полицейский из города, с опущенной головой ехал по тропинке на велосипеде, сильно нажимая на педали, а колеса проваливались сквозь песчаную поверхность почвы. Он сошел с велосипеда на мосту, оставив его прислоненным к подвесным канатам, и прошел к середине качающегося моста, к калитке. Я видел, как он нажал на кнопку переговорного устройства. Диггс постоял, оглядывая тихие дюны и успокаивающихся птиц. Меня он не видел, потому что я хорошо спрятался. Потом отец, наверное, ответил на звонок в доме, потому что Диггс слегка наклонился к мембране около кнопки, затем открыл калитку, перешел мост, вступил на остров и прошел к дому. Когда он исчез за дюнами, я немного посидел, почесывая лобок, а ветер играл моими волосами, и птицы возвращались в свои гнезда.

Я снял катапульту с ремня, выбрал полуторасантиметровый кусок железа, тщательно прицелился и отправил его по дуге над рекой, телефонными столбами и маленьким подвесным мостом на Большую Землю. Железо ударило знак Вход запрещен — частная собственность со звуком на пределе слышимости, и я улыбнулся. Это был хороший знак. Фабрика не сообщила деталей (она редко это делает), но у меня было ощущение, словно то, о чем она предупреждала, было важным, и я подозревал, что оно будет плохим, но я предусмотрительно понял намек и поверил мои столбы, сейчас я знал, что моя рука по-прежнему тверда; я по-прежнему контролировал ситуацию.

Я решил не идти домой сразу. Отцу не понравилось бы, если бы я там был одновременно с Диггсом, и в любом случае мне нужно было проверить пару Столбов до захода солнца. Я прыгнул и соскользнул по склону дюны в ее тень, потом обернулся посмотреть на эти маленькие головы и тела, охраняющие северный край острова. Они выглядели отлично на высохшей коре искривленных веток. Черные ленты, прикрепленные к ветвям, развевал ветерок, они махали мне. Я решил: завтра на всякий случай попрошу Фабрику о дополнительной информации. Если мне повезет, отец что-нибудь мне расскажет и, может быть, это даже окажется правдой.

2

Когда наступили сумерки, и стали появляться звезды, я оставил мешок с головами и телами в Бункере. Птицы рассказали мне, что Диггс ушел несколько минут назад, поэтому я быстро побежал к дому, все огни которого как обычно горели впереди. Отец встретил меня на кухне:

— Диггс был здесь. Думаю, ты об этом знаешь.

Он подставил конец короткой толстой сигары, которую он докурил, под кран, включил на секунду холодную воду, подождал пока коричневый окурок зашипел и умер, потом выбросил промокший остаток в мусорное ведро. Я положил мешок на большой стол и сел, пожав плечами. Отец зажег газовую плиту под кастрюлей с супом, посмотрел под крышку в нагревающуюся смесь и повернулся посмотреть на меня.

В комнате на высоте плеча плавал слой серо-голубого дыма, и в нем была большая волна, вероятно, это я поднял ее, когда прошел через двойные двери веранды. Волна медленно поднималась между нами, а отец пристально смотрел на меня. Я занервничал, посмотрел вниз, играя с рукояткой катапульты. Я подумал, что отец выглядит озабоченным, но он был хорошим актером и возможно это было как раз то, в чем он хотел меня убедить, поэтому в глубине души я ему не поверил.

— Думаю, мне лучше тебе рассказать, — сказал он, но опять отвернулся, взял деревянную ложку и стал помешивать суп. Я ждал. — Это Эрик.

И тогда я понял, что случилось. Он мог бы ничего больше не говорить. Из сказанного им, можно было бы сделать вывод, будто мой сводный брат умер или заболел, или что-то случилось с ним, но я знал — это было нечто, что сделал Эрик, и только одно действие Эрика могло заставить моего отца выглядеть озабоченным. Мой брат сбежал. Но вслух я ничего не сказал.

— Эрик убежал из госпиталя. Вот зачем Диггс приезжал. Они думают, он направится сюда. Сними эти штуки со стола, я же тебе уже сто раз говорил, — он попробовал суп, стоя спиной ко мне. Я подождал, пока он стал поворачиваться и тогда снял катапульту, бинокль и лопатку со стола. Тем же ровным тоном отец продолжил. — Ну, я не думаю, что ему удастся забраться так далеко. Скорее всего, они поймают его через день-другой. Я просто поставить тебя в известность. На случай, если кто-то узнает об этом и станет трепаться. Достань тарелку.

Я подошел к шкафу и достал тарелку, потом опять сел, подогнув одну ногу под себя. Отец продолжал мешать суп, запах которого я чувствовал через дым от сигары. Я чувствовал радость — поднимающуюся, пузырящуюся волну. Эрик возвращается домой, это хорошо-плохо. Я знал, он сможет это сделать. Я даже не собирался спрашивать об этом Фабрику, он доберется. Интересно, сколько времени ему понадобится, и придется ли Диггсу ходить по городу, крича: сумасшедший парень, который поджигал собак, снова на свободе, запирайте ваших псов!

Отец налил суп в мою тарелку. Я подул на нее. Я подумал о Жертвенных Столбах. Они были системой раннего предупреждения и отпугивания — два в одном, наполненные силой вещи, обращенные наружу, охраняющие. Эти тотемы были моим предупредительным выстрелом, любой, попавший на остров после того, как он их видел, должен знать что ожидать. Но оказалось, что вместо сжатого угрожающего кулака они будут приветливой открытой ладонью. Для Эрика.

— Я вижу, ты опять помыл руки, — с иронией сказал отец, когда я начал есть горячий суп. Он достал бутылку виски из бара и налил себе в стакан. Второй стакан, предположительно констебля, он поставил в раковину. Он сел около дальнего конца стола.

Мой отец высокий и стройный, хотя слегка сутулится. У него тонкое, как у женщины, лицо и темные глаза. Он хромает с тех пор, как я его помню. Его левая нога почти не сгибается; выходя из дома, он обычно он берет с собой палку. Иногда, во влажные дни он вынужден использовать палку и в доме, и тогда я слышу как он стучит в не застеленных коврами комнатах и коридорах дома; монотонный звук, перемещающийся с место на место. Только на кухне палка затихает, каменный пол заставляет ее замолчать.

Палка — это символ безопасности Фабрики. Замкнутая в неподвижности, нога моего отца предоставила мне убежище в теплом пространстве чердака, среди ненужных вещей и мусора наверху дома, там, где движется пыль, солнечный свет падает косыми лучами и там, где затаилась Фабрика — молчаливая, живая и неподвижная.