Эта книга посвящается моей сестре, Джессике Нейдлинджер. Она первая разглядела во мне будущего творца, именно она холила, лелеяла и хвалила по самому ничтожному поводу, наблюдая за тем, как я превращаюсь в ту писательницу, какой стала сегодня. Если бы не она, я бы не писала. Всем своим успехом я обязана тебе, Джесс. Не в буквальном смысле, конечно. Честное слово! Я люблю тебя за то, какая ты есть, и за то, кем ты сделала меня.

Я секс-рабыня. Человек-вещь, которого содержат для услужения другому, человек, полностью подчиненный воле владельца. Наверное, «шлюха» — более подходящее название сейчас для меня. Так уж вышло, что я сделала себя полностью и абсолютно доступной для мужчины, пусть и одного-единственного мужчины, в обмен на деньги. Эти деньги, помимо прочего, подразумевают мою верность, осторожность в общении с другими людьми и использование моего тела любым способом и в любой форме для удовлетворения потребностей этого самого, одного-единственного мужчины.

Забавно, но меня не заставляли жить такой жизнью. Я ее выбрала сама. Говоря точнее, у меня не было выбора — в нужное время мне не подвернулся лучший вариант, но в любом случае это был мой собственный выбор. Меня не принуждали, не преследовали. Не похищали и жестоко не избивали, требуя подчинения. Я пошла на это по своей воле.

Пошла, чтобы спасти жизнь.

Меня зовут Дилейн Талбот, но вы можете звать меня Лейни. Вот моя история.

Лейни

— Ты уверена, что хочешь этого? — переспросила моя сексуально озабоченная подруга в миллионный раз с тех пор, как я переступила порог ночного клуба, где она работала, изображая профессиональную шлюху.

Дез была моим якорем. Она удерживала меня, когда жизнь становилась слишком серьезной, а сейчас она стала серьезной настолько, насколько это вообще возможно. Или вовсе невозможно. Дез — это сокращенно от Дездемона, что можно перевести примерно так: «принадлежащая дьяволу». Она сменила имя в тот же день, когда ей исполнилось восемнадцать, и только потому, что родители запрещали ей это сделать раньше. Вы не поверите, но родители назвали ее Принцесс, но, если кто-нибудь кроме них так ее называл, оплеуха была неминуема.

Дез безумно красива, настоящая пышногрудая красотка, о каких пишут в любовных романах: длинные шелковистые черные волосы, фигура — песочные часы, ноги от шеи и лицо богини. Вот только ведет она себя, как байкерская девка. Кроме того, встретив мужчину с модельной внешностью, она сразу начинает думать, как бы устроить ему тест-драйв. Одним словом, шлюха.

Но я люблю ее, даже больше чем любила бы родную сестру. И если вспомнить, на что я оказалась способна ради родни… В общем, самый близкий мне человек, честно.

— Нет, Дез, не уверена, но должна. И заткнись, бога ради, пока я не передумала и не сбежала отсюда, поджав хвост. Мы же обе знаем, какая я трусиха, — отчеканила я.

Она никогда не принимала мои драмы слишком близко к сердцу, потому что всегда отдавала ровно столько, сколько получала. И при этом она не испытывала ни капли стыда.

— То есть ты и в самом деле согласна, чтобы первый раз был у тебя с каким-то незнакомым чуваком? Без романа? Без ужинов при свечах, без цветов? А как же любовь-морковь-камасутра?

Ее беспрестанные вопросы порядком раздражали меня, но я знала, что она ведет себя так, потому что любит меня и хочет, чтобы я все взвесила. Мы с ней уже просеяли все «за» и «против» сквозь мелкое решето, и я действительно была уверена, что не упустили ничего. Сейчас больше всего меня волновала неизвестность.

— В обмен на жизнь мамы? Не задумываясь, — согласилась я, спускаясь следом за ней по темному коридору. Он вел в подземное чрево «Прелюдии», клуба, где работала Дез.

«Прелюдия» — здесь моя жизнь должна будет измениться. Отсюда возврата уже не будет.

Моя мама, ее зовут Фей, смертельно больна. У нее всегда было слабое сердце, и с годами оно становилось все слабее и слабее. Рожая меня, она чуть не умерла, однако сумела выкарабкаться. Но ее ожидали бесчисленные операции и процедуры. И только теперь она оказалась на грани смерти. Ее свет угасал слишком быстро.

На этой стадии болезни она уже была слишком слаба и истощена, прикована к постели. И это после бесконечных переездов из больницы в больницу, которые стоили отцу, Маку, работы.

Папа отказался оставить ее одну ради того, чтобы помочь какой-то идиотской фабрике выполнить план. Я никогда его не винила за это. Она была его женой, и он очень серьезно относился к своим обязанностям мужа. Он должен заботиться о ней так же, как она бы заботилась о нем, поменяйся они ролями. Только одно «но»: нет работы — нет и медицинской страховки. Нам пришлось жить на скудные сбережения, которые отцу удавалось раньше откладывать «на золотую старость». Отсюда вывод: медицинская страховка превратилась в роскошь, которую родители не могли себе позволить. Да, положеньице!

Дальше — больше. Болезнь Фей прогрессировала и дошла до той стадии, когда сама жизнь стала невозможной без пересадки сердца. Это известие сразило нас всех. И особенно Мака.

Я наблюдала за отцом каждый день. Он терял вес, уход за женой заслонил для него заботу о себе самом. Темные круги под покрасневшими глазами яснее ясного говорили о том, что он еще и не высыпается. Но несмотря на это, при маме он никогда не падал духом. Она смирилась и приняла неминуемую кончину, но отец… Он продолжал надеяться. Вот только надежда его таяла с каждым днем. Для него было нестерпимой мукой наблюдать, как она постепенно умирает. Мне кажется, с каждой ее частичкой умирала частичка его самого.

Как-то вечером, мама уже уснула, я взглянула на отца. Он, сгорбившись, сидел в кресле, обхватив голову руками, и плечи его вздрагивали от отчаянных рыданий.

Он наверняка не хотел, чтобы его кто-нибудь увидел таким, но я-то увидела… Никогда еще я не видела его таким подавленным. Мою душу не покидала ноющая боль, она подсказывала — когда мама умрет, и отец долго не протянет. Он в буквальном смысле загонит себя в могилу. В этом я ни капельки не сомневалась.

Я не могла сидеть сложа руки. Я должна была что-то сделать, обязана была помочь им.

Дез — моя лучшая подруга. Самая лучшая. Я всегда с ней всем делилась, она знала все, что происходило у нас в семье. Отчаянное положение требует отчаянных мер. Это она рассказала мне о неприглядном бизнесе, процветающем под вывеской «Прелюдии», увидев, что я дошла до ручки.

Скотт Кристофер, владелец клуба, был из тех дельцов, которые добиваются своего нахрапом и наглостью. По большому счету он был сутенером. Но не обычным уличным сводником. Нет, он нашел способ залезать в кошельки потолще и карманы поглубже. Скотт занимался делом куда более тонким: он организовал аукцион, на котором женщин продавали тем, кто делал самую высокую ставку. «Прелюдия» служила фасадом, но кормил Кристофера именно аукцион.