Солнце клонилось к закату. Тени, отбрасываемые огромными валунами, быстро увеличивались, надежно скрывая и без того едва заметную тропу, петлявшую среди острых камней склона. Сейчас, оказавшись здесь, трудно было даже предположить, что когда-то по этим местам проходила дорога. На протяжении многих лет она верно служила людям, искавшим счастье в богатых медью горах. По ней, как по огромной артерии, дары земли стекались вниз к многочисленным селениям, наполняя смыслом тяжелую жизнь их хозяев.

Но, к несчастью ремесленников, не только металлом оказались богаты горы.

Размеренная жизнь вольных племен закончилась, когда в горах нашли месторождения бирюзы. Правители Египта слишком дорого ценили этот камень, чтобы оставаться в стороне, и вскоре на вершине горы выросла крепость. Не в силах противиться силе фараонов, коренные жители покинули эти места, и дорога в горы была забыта.

Шли годы, но больше некому было претендовать на богатства царей Египта.

Солдат сменили жрецы, а крепость перестроили в храм.

Храм. Именно к нему, как когда-то, много лет назад, держал сейчас свой путь Аамеса. Несмотря на приближавшуюся ночь, он не торопился. Опираясь на посох, казалось, даже не замечая уходивших из под ног камней, он шел, высоко подняв голову, глубоко, с наслаждением, вдыхая прозрачный горный воздух. Тишина, одиночество и полная свобода – вот то, чего так не хватало ему в последнее время. Сейчас он позволил себе на время сбросить возложенную на него ношу, и потому даже самые опасные участки казались ему легкими и приятными. Предавшись воспоминаниям, он, казалось, и вовсе не замечал препятствий на дороге. Сколько же лет прошло с тех пор, когда он первый раз пришел в эти места? Сорок? Может и больше, но память его свято хранила события тех лет. Кем был он тогда? Молодой удачливый полководец, обласканный дружбой фараона. Беззаветно преданный ему и его идеям. Баловень судьбы, не знавший ни роду ни племени. Эхнатон мечтал о новом, свободном от каст и предрассудков Египте, и Аамеса был не просто его правой, защищающей, а то и карающей рукой. Он дышал с ним одним воздухом. И этот воздух пьянил его. Их юношеский максимализм не знал компромиссов и не давал сомневаться в собственной правоте.

Все изменилось в одночасье. Смерть друга остудила его горячую голову. Гробница еще не была запечатана, а власть уже вернулась к жрецам. Над соратниками мятежного фараона нависла смертельная угроза. И он ушел. Ушел не потому, что хотел обезопасить себя. Оставаясь верным клятве, он был лишь телохранитель, тень, готовая в любой момент защитить того, кто был ему не менее дорог, чем сам Эхнатон. Благодаря Аамесе, а больше воле богов Мери-Ра удалось спастись от преследователей. Он привел его сюда, в храм богини земли.

Жрецы Хатхор были единственными, кто остался верен его умершему другу. Они посчитали за великую честь принять верховного жреца Египта. Так на многие годы бывшая крепость стала их с Мери-Ра домом. Здесь жизнь по-новому открылась ему, и слово, а не меч стало его оружием.

И вот, через столько лет, воля богов вырвала его из спокойной жизни. Не смея противиться ей, он был вынужден вернуться в Египет, чтобы, собрав там под своим началом семитские племена, привести их к храму. К его удивлению, ему это удалось, но что делать дальше? Ответа на этот вопрос пока не было. Уже два раза он пытался получить его, но оракул, чью волю он выполнял, был безмолвен.

Терпение ожидавших его у подножия горы людей таяло на глазах. Они уже открыто упрекали его в том, что он, прикрываясь волей богов, вступил в сговор с фараоном, решившим пополнить ими ряды рабов на рудниках.

Но не обвинения, таившие пока скрытые угрозы, беспокоили его. Судьбы людей, за жизнь которых он теперь нес перед самим собой ответственность, – вот та ноша, которая с каждым днем все более тяготила его. Как бы там ни было, но благодаря ему они стали изгнанниками в стране, в которой не одну сотню лет жили их предки, в стране, давно ставшей им родным домом. Поверив ему, они были уверены, что он, Аамеса, укажет им иной путь. Путь, который сделает их жизнь более легкой и счастливой, но…

Оракул молчал. У богов нет обязательств перед людьми, а значит, нет гарантии, что он вообще дождется ответа. Если этого не произойдет, ему самому придется принимать какие-то решения.

Эта мысль угнетала его, хотя в глубине души он был уверен, что высшие силы все же вспомнят о нем.

Уже совсем стемнело, когда Аамеса подошел к храму. За последние сто, а может, и больше лет он, наверно, был единственный из людей, кто видел эти стены снаружи. Центральные ворота располагались довольно далеко от этого места, и с дороги, ведущей к храму, сюда было невозможно попасть. Вообще, вся стена, окружавшая храм, была построена еще в те времена, когда здесь стояли солдаты, и сейчас жрецы не нуждались в ней. Местность, где она возвышалась, была практически непроходима, да и угрозы служителям Хатхор ждать было неоткуда. Аамеса не зря вышел именно к этому месту. Здесь, между огромными камнями, привалившимися к стене, был небольшой проход на территорию храма. Сейчас было трудно понять, человеческие руки или силы природы были авторами этого лаза, но Аамеса, проведя здесь долгие годы, иногда пользовался им. Более того, с тех пор как он привел людей к подножию горы, этот вход стал просто незаменим, так как сохранял ему и время, и силы.

Подойдя почти вплотную к стене, он остановился, и, отложив посох, сел на высокий, еще хранивший тепло камень. Конечно, тяжелый подъем утомил его уже немолодое тело, но не это на самом деле было причиной, по которой он медлил заходить в храм. Он устал, устал от сомнений, которые, несмотря на твердость духа, медленно поедали его изнутри, устал от обязанностей, свалившихся на него на склоне лет. Его, мимо воли, манила та, все еще такая близкая, недавняя жизнь. Каждый раз, поднимаясь из стана к храму, он чувствовал себя, как зверь, вырвавшийся на волю из людского плена, а потому старался как можно дольше продлить драгоценные минуты.

* * *

Ночь уже вошла в свои права, когда пророк, сделав над собой усилие, поднялся и вошел в туннель. Идти было темно, но это нисколько не смущало Аамесу, знавшего здесь каждый камень. Вскоре впереди появился слабый свет, и уже через несколько шагов он оказался на территории храма.

Строго говоря, это были пределы бывшей крепости. Сам храм и прилегающие к нему строения находились несколько дальше. За ненадобностью жрецы редко бывали здесь, но сегодня на одном из полуразрушенных обелисков горел огонь, освещая мерцающим светом узкую тропинку, петлявшую между развалинами старых казарм. Пройдя по ней, Аамеса вскоре оказался у центральной террасы.

В столь поздний час на ней не было ни души. Его это вполне устраивало. Вопросы о делах в стане окончательно выбили бы его из равновесия. Всю жизнь он был хозяином положения. Ни люди, ни обстоятельства не были властны над ним, поэтому теперь чувствовать свое бессилие было особенно тяжело.