Роман колумбийского писателя Хуана Габриэля Васкеса выходит сразу в двух переводах: Михаила Кожухова и Маши Малинской. Можно смело сказать, что это событие – единственное в своем роде. Чтобы издательство заказало сразу два перевода одного романа и одновременно выпустило их в свет – такого российский книжный рынок еще не видел.

Как же это произошло? Честный ответ: почти случайно, благодаря стечению обстоятельств. Такое решение издательства «Лайвбук» не было результатом продуманной стратегии, скорее – смелым и нестандартным выходом из запутанной ситуации. Но нам, читателям, эта случайность дает уникальный шанс увидеть сразу два прочтения яркой и сложной книги. Более того, если повезет – этот прецедент станет поворотным моментом в нашей культуре перевода и чтения зарубежной литературы.

Несмотря на то, что в последние десятилетия появляется много новых переводов популярных книг, отношение к повторным переводам в нашей стране довольно настороженное. В западных странах десятки переводов значимых книг – скорее норма; никому не придет в голову, что книгу перевели заново потому, что предыдущие пятнадцать переводов никуда не годятся. Однако советская эпоха приучила нас к идее, что нужен только один канонический, идеальный перевод, который навсегда заменит и вытеснит оригинал. Единственная проблема этой прекрасной утопии состоит в том, что идеальный перевод невозможен. И все же мечта эта так соблазнительна, что мы продолжаем любой новый перевод воспринимать как результат конфликта: отрицание старого, ниспровержение основ.

Надо признать, что новые переводы действительно зачастую возникают из разного рода юридических неувязок(издательство не может найти правообладателя), меркантильных соображений (издательство не хочет платить деньги переводчику или его наследникам), маркетинговых планов (напишем «новый перевод» и купят больше экземпляров). Проблема для читателя заключается в том, что если авторские права на произведение не истекли, то издаваться будет только один перевод, а другой быстро станет библиографической редкостью, как произошло с набором первых переводов «Гарри Поттера».

А между тем как хорошо было бы, если бы одновременно лежал в магазинах и коллективный перевод, выпущенный впервые издательством «РОСМЭН», и перевод Маши Спивак – так, чтобы каждый читатель мог выбрать то, что ему по душе. Ведь нас совсем не удивляет, когда два или три театра одновременно ставят «Гамлета», и мы можем восхищаться всеми постановками одновременно. Мы готовы слушать музыкальное произведение в интерпретации разных исполнителей, смотреть разные экранизации одной и той же книги, не пытаясь непременно выбрать только один вариант. Пора научиться подходить с той же меркой и к переводам.

Роман «Шум падающих вещей» (вариант Маши Малинской) или «Звук падающих вещей» (вариант Михаила Кожухова) вышел сразу в двух хороших переводах. Два талантливых человека – прекрасно знающих испанский язык и культуру Латинской Америки – одновременно перевели этот роман с любовью и тщанием, каждый из них передает голос автора так, как его услышал. Будучи людьми разных поколений, они следуют несколько разным представлениям о переводе и комментировании текста. Маша Малинская держится чуть ближе к оригиналу, не боится непривычного, в большей мере дает читателю почувствовать «чужестранность» авторского мира. Михаил Кожухов подробнее разъясняет культурные реалии, дарит читателю чуть большую гладкость, естественность, иллюзию близости. Мы вольны выбрать тот перевод, который нам созвучнее. А можем не выбирать и наслаждаться обеими версиями.

Первого из бегемотов, самца цвета черного жемчуга, в полторы тонны весом, застрелили в середине 2009 года. За два года до этого он сбежал из старого зоопарка Пабло Эскобара[2] в долине реки Магдалены и, оказавшись на свободе, уничтожал посевы, топтал водопои, наводил ужас на рыбаков, задирал быков-производителей на одной животноводческой асьенде[3]. Стрелки убили его, попав в голову и сердце (пулями калибра 0,375[4], потому что кожа у бегемота толстая); они позировали перед камерами с его мертвым телом, бесформенной темной громадиной, похожей на только что упавший метеорит; и там же, укрывшись от жестокого солнца под кроной сейбы[5], объяснили зевакам, что вес животного не позволит им унести его целиком, и сразу же стали резать его.

Я был у себя дома в Боготе, примерно в двухстах пятидесяти километрах к югу, когда увидел тот снимок размером в полстраницы, напечатанный в одном крупном журнале. Так я узнал, что внутренности зверя похоронили там же, где он упал, а его голову и ноги передали в биологическую лабораторию нашего города. Я также узнал, что бегемот сбежал не один: его сопровождали подруга и их детеныш – во всяком случае так гласила сентиментальная версия газет, не очень-то склонных к точности. Их местонахождение было неизвестно, а поиски сразу же приобрели черты медийной трагедии, как бывает всегда, когда бездушная система преследует невинных. И как раз в один из тех дней, следя за развитием событий по газетным публикациям, я вдруг вспомнил человека, о котором давно позабыл, хотя в свое время мало что интересовало меня так сильно, как тайна его жизни.

В последующие недели воспоминания о Рикардо Лаверде из злой шутки, какие играет с нами память, превратились в верного и преданного призрака, неотступно следовавшего за мной: его силуэт маячил у моей кровати во время сна, поглядывал на меня издали в часы бодрствования. Утренние радиопрограммы и вечерние выпуски новостей, колонки обозревателей, которые читали все, а также блогеры, которых не читал никто, – все задавались вопросом: а нужно ли убивать заблудившихся бегемотов или их достаточно поймать, усыпить и вернуть в Африку. У себя в квартире, вдали от этих споров, следя за ними со смешанным чувством восхищения и отвращения, я все больше и больше думал о Рикардо Лаверде, о тех днях, когда мы встретились, о том, каким коротким было наше знакомство и какими долгими обернулись его последствия.