Я все что угодно отдам за то, чтобы стать Микки-Маусом.

Я готов продать свою бессмертную душу, чтобы стать Микки-Маусом.

Я убью за право стать Микки-Маусом.

Молю, дайте мне возможность стать Микки-Маусом, и я сделаю для вас все на свете.

Отрекусь от родителей, прокляну Бога, растопчу все самое хрупкое в мире.

Если мне скажут – вот перед тобой человек, убей его ударом ножа в спину или задуши, а за это ты станешь Микки-Маусом, – я достану нож или удавку. Ради своей цели, а стать Микки-Маусом – моя цель, я оскверню святыню, отравлю колодец и продам сироту в рабство. Я мечтаю о том, чтобы кто-нибудь предложил мне осуществление мечты, и за ценой не постою.

И могу хоть сейчас заложить загробное блаженство, персональный рай и всеобщую вечность, чтобы занять место Микки-Мауса. Я не преувеличиваю, не шучу, я совершенно серьезен, я не верю в чудеса, но если бы чудо случилось, и из-за моего левого плеча понесло серой, я бы пошел на сделку. Все что угодно за место Микки-Мауса. За голову Микки-Мауса. За тело Микки-Мауса. Увы, чудеса случаются только для детей – строго до двенадцати, – а я уже давным-давно покинул благословенную планету Детства. Хотя и умудрился остаться при ней. Обслуживающим, так сказать, персонажем.

Так невесело каламбурю я и, понурившись, отправляюсь за тир, мести хвостом пыль. Но и оттуда, из-за простреленных юнцами на глазах у восторженных девиц банок, мне все видно.

Микки, как всегда, купается в лучах славы и обожания.

Я с глубоким вздохом гляжу сквозь прорезь для глаз на толпу детишек, восторженно лапающих Микки за огромные белые перчатки, за черный длинный хвост, за бархатные штаны и огромные, клоунские просто, башмаки. Дети в восторге. Башмаки, кстати, не его. Жалкий плагиатор спер их у меня. Точнее сказать, вынудил отдать их ему, потому что, видите ли, эти башмаки наилучшим образом подходят для сценического образа Великой Американской Мыши. Урод! Строго говоря, эти ботинки и мне не принадлежали – по регламенту я должен ходить босыми ногами, ну, то есть лапами, ну, вы же понимаете, – но я сумел убедить Снуппи-Дога отдать их мне. Хотя, если честно, выменял. Сделка состоялась несколько недель назад. Снуппи-Дог все равно не должен бегать – в нашем парке аттракционов для него предусмотрен специальный стульчик, сидя на котором он фотографируется с детьми. По десять часов в день! Сидишь себе и сидишь, сидишь и сидишь, а дети только и делают, что падают тебе на колени, обнимают за шею и дышат в нос.

– Снуппи, – лепечут они, – замри, чтобы фото получилось классное.

– Снуппи! – жалуются они. – Почему ты все время ерзаешь?!

– Снуппи, – капризничают они, – не ерзай!

– А как тут не ерзать, если ты сидишь день-деньской. Из-за этого у Снуппи даже развился геморрой! У него задница не задница, а сплошная рана, – жалуется он мне.

Я, морщась, прошу его заткнуться, потому что мы обедаем второпях хотдогами за оградой парка, и от вкуса куриных сосисок мне и так плохо, а потом у меня в голове что-то щелкает, и я говорю – а ну, повтори. И он говорит: да у меня задница не задница, а сплошная рана просто из-за того, что я целый день, блин, сижу на этом стульчике. А я торжественно говорю: хочешь, я тебе помогу? Только учти, ты отдашь мне за это свои ботинки. Ну да, говорит он. Тогда записывай рецепт самого действенного средства от геморроя, какое существует в мире, говорю я. От геморроя? – переспрашивает меня Снуппи, помаргивая короткими ресницами. Я торжественно прилагаю правую руку к левой половине груди и говорю – от самого что ни на есть геморроя. Проходящая мимо Белоснежка смеется.

Так в обмен на рецепт уникального средства я заполучил роскошные, огромные, с большущими носками ботинки Дога. И даже привлек ими внимание всех – от детворы до администрации, пока этот козел, то есть мышь Микки, не отобрал их у меня. Причем не прилагая для этого никаких интеллектуальных усилий. Просто наш всеобщий любимчик Микки пошел к директору и настучал. А заодно выпросил ботинки. Они ему, понимаете ли, нужны как реквизит артисту. «Для большей концентрации образа». Тьфу. Эстет херов!

Микки-Маус поворачивается, и я вижу, как под веселой мордашкой мышонка расплывается в уродливой, омерзительной улыбке его лицо. Мне даже смотреть не надо, куда глядит проклятый грызун. Все и так понятно. Белоснежка идет!

Я чувствую, как глаза мои тяжелеют. Буду честен. Это слезы. О, я бы отдал все на свете, чтобы заполучить место Микки-Мауса! Я бы убил человека, я бы продал душу, я бы… Микки, Микки. Моя недостижимая мечта. Да, я недостаточно умен, недостаточно ловок, недостаточно проворен, недостаточно… Я – один сплошной недостаток. Я – сплошная язва респектабельности. Нарыв на детских фантазиях. А Микки-Маус – это воплощение Достоинства, объяснили мне в администрации. Он несет на своих хрупких мышиных плечах груз особой, детской цивилизации, в его рюкзаке – опыт всего ХХ века, он – флагман передового отряда Детства. И места таким, как вы, – вежливо пыхнул мимо меня сигарным дымом директор, – на этом флагмане нет. Впрочем, это вовсе не значит, что для вас все потеряно. Мы живем в эпоху становления рынка, понимаете ли…

– Мы живем в эпоху становления рынка, понимаете ли вы это? – повторяет директор и прикуривает другую сигару.

– Можно докурить? – торопливо спрашиваю я и, не дождавшись разрешения, всасываю шоколадный на вкус дым.

«Гавана»? Явно не «Гавана». Доминиканское дерьмо по десять долларов за штуку. Слишком шоколадные. Впрочем, чего это я? Мои сигареты – называются «Реал» – вообще по полдоллара за пачку. И фильтр в них наполовину из бумаги. Незабываемый вкус, поверьте. После каждой сигареты такое чувство, будто в горле оставили мокрую тряпку. Я затягиваюсь еще несколько раз, чтобы накуриться вдоволь. Некстати вспоминаю, что Микки бросил еще прошлым летом. Говорит, что ни разу с тех пор не затянулся. По-моему, врет. Но ему все верят…

Спохватываюсь и перевожу взгляд на директора. Улыбается. Мне кажется, он специально отрастил бороду, ну, как у Карабаса. Чтобы сходство было полным. Директор театра аттракционов, начальник пяти десятков лузеров, прыгающих день деньской по парку в костюмах Снуппи-Дога, Микки-Мауса, Гномов, Слоника и Попугая… Всех перечислять не стану, я еще познакомлю вас с этим на удивление разношерстным коллективом. Если вам захочется с ним знакомиться, конечно. Я бы не захотел. Но у меня не было выбора. Где еще в городе найти работу, не требующую специальности и силы? Грузчиком я бы через неделю загнулся.

– Можно и докурить, – скептически улыбается директор. – Но нужно еще и послушать. Пойми, мы живем в эпоху равных возможностей. Становления рынка. Какой на дворе год?

– Две тысячи третий! – выдаю я.

– Правильно, – кивает он и начинает накручивать на пальцы бороду, это у него привычка такая, вот борода вся и в завитушках, прям как у древнего ассирийца на тех книжках, что я так люблю читать перед сном, потом…