За окном парили в прохладном сентябрьском воздухе три наливных красных яблока. Никита думал, что он – как та девушка с плющом у О’Генри, – облетит последний лист, и до свидания. Правда, девушка-то покрепче была, а вот его до последнего яблока могло и не хватить.

Дверь открылась, кто-то зашел, зашелестел бахилами, завозился в маленьком тамбуре палаты. Это точно не Маша – медсестра обычно влетает кометой, не шаркает и не шуршит, меняет капельницы, промывает катетеры, рассказывает больничные анекдоты и уносится, стремительная, рыжая – комета же. Красивая. Веселая. У него таких никогда не было.

И не Люсик. Люсик после вчерашнего, когда он так орал, так орал во всю силу своего умирающего горла, что захрипел, зашипел и испугал бедную девочку окончательно, Люсик тут уже не появится. Но ее можно понять. Сам виноват, старый дурак.

В тамбуре опять тихо зашуршали.

– Входите, – просипел Никита и по привычке дернул голову влево, туда, откуда стоило ждать незнакомца. Тело мгновенно отозвалось болью. Нечего тут. Хорошо еще, что яблоки попадают в обзор – а то смотрел бы днями и ночами в потолок.

Посетитель вошел, но почему-то встал у самой двери, так, что Никите не было видно.

– Подойдите, пожалуйста, поближе. Мне вас не видно, а повернуться к вам самому, к сожалению, не выйдет.

В кадр – теперь всё, что он видит – один заключительный статичный кадр, – робко вошла девушка лет двадцати в узнаваемом зеленом пиджачке с маленьким изображением глаза, вышитым на левом лацкане.

– Всевидящее Око. Иллюминаты хреновы. Ну как так можно – масонский глаз, никакого чувства стиля, лучше бы, чесслово, мне логотип заказали, я бы им дешевле сделала! – помнится, возмущалась Люсик пару лет назад, когда контора только начинала свой великий путь к титулу самого успешного стартапа последних лет.

Тогда он еще этим всем интересовался. Читал новости. Дискутировал с Люсиком, молодился.

– Уважаемый Никита Владимирович, – краснея начала девушка.

– Никита. Давайте без отчества. Не люблю по отчеству.

– Уважаемый Никита, – начала опять девушка, но отход от стандартного протокола сбил ее с толку, и она неловко замолчала.

– Вы не тушуйтесь, извините, что я вас запутал.

– Нет, что вы, это вы извините, вы понимаете, вы у меня первый памят… ой… клиент, извините. Извините еще раз, – барышня совсем застеснялась, и перешла на шепот.

Вот уж действительно, велик и могуч родной язык. Серьезное американское «memory donor»1 наши тут же окрестили «памятником». Оно, пожалуй, даже лучше подходило к сути явления. Рядовым сотрудникам, конечно, это слово употреблять запрещалось – в российской франшизе действовали вежливые американские правила, – но для рядового потребителя это было самое нормальное определение.

– Не волнуйтесь. Поверьте, в моем возрасте приятно быть хоть у кого-то первым – просипел Никита и тут же пожалел о двусмысленности высказывания. Пошловато вышло. Хотя, действительно, в его возрасте, а тем более в его положении говорить можно было вообще все, что угодно. Самоцензура отменялась.

Девушка, похоже, не обратила на его фразочку никакого внимания, и, собравшись, затараторила свой стандартный скрипт.

– Уважаемый Никита. Компания Best Memories2, согласно подписанному вами договору номер 9876543-L, готова предоставить вам нашу уникальную услугу – новейшую технологию записи …

– Не беспокойтесь, я в курсе. Не надо пересказывать буклет – перебил ее Никита. – Я пару лет назад очень интересовался развитием вашей технологии, следил, все знаю.

Год назад Люсик, зная его интерес и помня их увлекательные воскресные споры, подарила ему сертификат Best Memories на день рождения. Он долго махал руками, возмущался – знал, какое это дорогое удовольствие, больше, чем ее месячная зарплата, но она была непреклонна – любимому деду лучший подарок. Девочка.

– Я все равно обязана провести краткий инструктаж, прежде, чем оставить вам шлем.

– Вот инструктаж проведите. Тут я не возражаю – мало ли, не ту кнопку нажму, запорю свой единственный шанс.

– А у нас никаких кнопок – заулыбалась девушка, – когнитивный интерфейс…

Когда счастливая – потому, что он поставил ей в приложении высший бал за сервис, на это и на разблокировку шлема отпечатком пальца, его загибающейся моторики еще хватало – девушка выпорхнула из палаты, он прислонил палец к датчику вызова медсестры, и через пару минут в палату вихрем влетела рыжая Маша.

– Ты как себя чувствуешь? – они давно перешли на «ты». «Вы», отчества, титулы – это было не про Никиту.

– Как обычно, Машуня, что тебе сказать. Надышиваюсь перед этим самым, вопреки поговорке.

– Тьфу на тебя. Ты у меня, Никита, любимый пациент, самый огурец из всех.

– Мне тут, Машуня, драндулет мой привезли сегодня. Люсик неделю назад мой аккаунт активировала. Сейчас бы, конечно, вряд ли. После вчерашнего моего выступления.

– Никита, давай я ей позвоню. Придет, помиритесь. Не по-человечески это, на такой ноте… – тут Маша осеклась.

– Заканчивать? Ты, Машуля, произноси все как есть. Не надо делать вид, что мы, как говорят англичане, не замечаем костлявого слона в черной робе посреди комнаты.

Маша прыснула, представив эту слоновью смерть. Впрочем, большому, почти двухметровому Никите, сейчас осунувшемуся от этой подлой, долгой болезни – а в молодости, наверное, ох какой красавец был, такая смерть как раз подходила.

– Помирись, Никит. Правда, я много этого видела, я тут десять лет работаю. Не знаю, что она тебе вчера наговорила…

– Да нет, Машунь, это я ей. Это я ей. Ты мне лучше помоги с аппаратом.

Маша, наконец, заметила круглый, похожий на яйцо белый шлем, который занял почти весь прикроватный столик.

Она взяла его в руки, повертела, он оказался на удивление легким.

– Я видела один раз первое поколение – они гораздо массивнее были. Тяжелые такие. Этот – вообще, как перышко. Это какой?

– Пятый, вроде, или шестой. Мне, честно говоря, все равно.

– Ты сегодня хочешь?

– Милая, разве я могу откладывать что-то на завтра? – прохрипел Никита, и уголки его губ дернулись, сложившись на секунду в грустную улыбку.

– Надо подумать, как его натянуть на твои трубки. Я, наверное, позову Армена Геннадьевича, чтобы мы с тобой тут случайно не наворотили делов. Ты прямо сейчас хочешь?

– Да. Я через полчаса все равно засну. Видишь, даже час уже сложно продержаться.

Маша погладила его по руке. Что тут можно было сказать?

Вместе с Арменом, Никитиным лечащим врачом, им удалось нахлобучить шлем на бедную, усталую Никитину голову поверх трубок и проводов – создатели устройства явно задумывались о том, в каких условиях оно будет чаще всего