СССР: вернуться в детство-3

01. ПЛАН-ПЕРЕХВАТ

СКРИП-СКРИП…

«Тока сразу подготовь рапорт, что план-перехват никаких результатов не дал!»* — эта фраза крутилась у меня в голове всю дорогу домой и дальше — до самой ночи, когда я долго-долго таращилась в потолок и не могла уснуть.

*Фраза из пародийного перевода

фильма-трилогии Питера Джексона

«Властелин колец»

(часть «Две сорванные башни»,

перевод Гоблина).

Выйдет ли?

В конверте лежал один единственный листок, нарисованный мной аж в декабре восемьдесят первого, когда я только провалилась и страшно боялась забыть себя. На листе был нарисован наш дом, мы с Вовкой — крупно, портретами — и наш алабай. И подписано собацкое* имя: АКТАШ.

*Это значит «собачье».

Ну, вот люблю я

такие словообразования.

Если уж это не выстрелит, то я даже не знаю, что ещё и делать.

В комнате сгущались сумерки, подсвеченные двумя желтоватыми фонарями. Оба источника света находились вне поля моего зрения (один за правым углом дома, другой — за левым), и блики их казались призрачными, накладывались друг на друга и искажались. Пространство словно начало сдвигаться, расслаиваться, и я вдруг — как это случается со мной очень редко — увидела светящиеся вероятностные линии событий, ветвящиеся и сплетающиеся. Я подумала, что, скорее всего, уже сплю, и на тот случай, если всё видимое мной не просто сон, решила позвать Вовку. Но язык не слушался, и мысли не преображались в слова. Тогда я изо всех сил подумала: «Найдись! Найдись уже, я устала без тебя!»

Временны́е потоки как будто завибрировали, и эта дрожь отзывалась противным металлическим скрежетом.

Я открыла глаза. Вот что это скрипело! Качеля*!

*Ой, я знаю, как пишется правильно.

Но говорю вот так.

На прошлой неделе наше домоуправление облагородило кучу песка новой песочницей (пока без такого излишества как грибок над ней), а заодно установило лавочки у подъездов и две качели. Одну в виде доски, качающейся на манер весов, и вторую — вот, лодочки. Лодочки сразу получились скрипучие. Дворник обещался найти какую-то смазку и этот досадный дефект устранить, но пока, как вытекало из скрипа, не нашёл.

Я поняла, что больше не усну, пошла умылась. Заглянула в кухню, налила себе чаю с молоком (для чего-то более серьёзного вроде каши мне нужно походить часок, чтоб желудок проснулся), глянула на время — ого! Полдесятого уже!

Мама с Женей, похоже, уехали на дачу, бабушка полюбас в магазин усвистала.

Я вернулась в свою комнату и задумчиво постояла напротив печатной машинки. После вчерашней встречи мысли в голову вообще не лезли. Да скрип ещё этот! Я вышла на балкон, посмотреть — кто там с утра в воскресенье так возжаждал покачаться…

Кружка в моих руках дрогнула, чай с высоты третьего этажа смачно плеснулся на асфальт. Вовка посмотрел на меня и упёрся в песок ногой, останавливая лодочку. Слегка покачал головой.

Это он! Мой! Мой Вова! Руки у меня так затряслись, что кружка забрякала о перила. Я мотнула ему головой: заходи, мол — и побежала открывать дверь.

ВОВКА

Лифт загудел и почти сразу смолк, двери распахнулись. Я кинулась мужу на шею:

— Вовка!

Он непривычно был всего на полголовы (а не на полторы) меня выше, но всё равно оторвал от пола так, что мои ноги заболтались в воздухе:

— Привет, любимая!

— Ты почему так сделал⁈ — мне хотелось плакать и смеяться одновременно. — Я тут два года уже кукую!

— Два⁈

— А сколько?

— У меня от силы дней пять прошло. Я думал, тебя где-то рядом выбросит, не успел ещё осмотреться как следует — и тут вызов! С Акташем это ты здо́рово придумала.

— Сразу вспомнил?

— Нет, «вспомнил» не подходит. Как кольнуло, знаешь. А во сне уже…

Выше этажом зашуршали дверью, и я потянула его в квартиру:

— Чего мы тут-то. Пошли в дом!

— Твои ничего не скажут?

— Не-е, — я захлопнула за нами дверь тамбура. — Тапки тут ставь и пошли чай пить. Мама с мужем на дачу унеслись, а бабушка ушла куда-то. Не знаю, может, подружку себе нашла, в доме бабулек много живёт. Посидим, поговорим спокойно.

— Матушка замуж вышла?

— Ага. Чё куковать-то сидеть десять лет.

— Тоже верно.

Мы прошли в кухню, которая была кухня, а не прачка, и Вовка заценил:

— Нормально вас расселили!

— Ха! Вот что телевидение животворящее делает!

— Серьёзно?

Пришлось рассказывать ему всю историю с начала и проводить экскурсию по нашим хоромам. Вовка мой рабочий кабинет (а особенно публикации) заценил.

— Ну, ты, я смотрю, развернулась!

— И не говори.

— А что адрес-то не написала? Я с утра подорвался — мозги на раскоряку. Половина мыслей ещё там, половина — здесь. Помчался на старую квартиру, ломлюсь — там вышли вообще левые люди.

— Ну, правильно, мы ж квартиру в райисполком сдали, в неё сразу кого-то заселили.

— Да они, главное, не знают ничего! Хорошо, на разговор соседка выглянула, сказала номер этого дома. Сижу тут с девяти…

Мы вернулись в кухню как раз, когда чайник вскипел, я быстренько разлила чай по кружкам, выставила на стол пирожки (бабушка наша неутомима) — и скорее снова уселась напротив мужа на табуретку, поджав ногу и восторженно на него уставившись:

— Ну вот! Ты же у меня умный! Я так и знала, что ты меня найдёшь. А прикинь, вызов бы не прошёл, и ко мне, к примеру, заявились бы твои родственники с вопросом: девочка, а что это было?

Вовка скептически пождал губы.

— Ну-у… Нет, в принципе, они могут…

— А я о чём!

Он потёр лицо, взъерошил волосы:

— Но снова детство, Олька! Восемь лет! Пиндец!

— А тебя куда вынесло?

— О-о-о! Мы, как ты понимаешь, не ищем лёгких путей. Помнишь мир, где был парень некромант-комсомолец?

— И при этом верующий христианин? Там ещё затяжная война шла?

— Да!

— Он есть на самом деле⁈

— Представь себе. Закончим здесь — пойдём туда.

— Да там время-то уже утечёт.

— Не утечёт. А если и утечёт, то не сильно. Считай, если пять дней там, а тут… два года, говоришь?

— Я даже точнее тебе скажу. Был декабрь восемьдесят первого, число двенадцатое, что ли. Если совсем точно — это дневники надо доставать.

— А ты писала?

— А как же!

— М-гм. Получается… допустим, округлим слегка… семь месяцев да двадцать четыре…

— Тридцать один.

— Ага… Девятьсот пятьдесят дней условно.

— Делим на пять.

— Коэффициент сто девяносто. Ну-ка, восемьдесят лет умножай на триста шестьдесят пять и подели на сто девяносто.

— Ну, ты нашёл компьютер! Это листочек нужен, столбиком решать…

Мы посчитали, получилось сто пятьдесят три дня.

— Слушай! А я ведь на неделю позже тебя померла!

Мы уставились друг на друга.

— Тогда у этого мира скорость временно́го потока ещё выше! В любом случае,