Карен Эбботт

Призраки парка Эдем

Туди и в память о Поу, блистательном и смышленом друге

Истина такова: Джей Гэтсби с Западного Яйца, Лонг-Айленд, был взлелеян ему же и принадлежавшей платоновской идеей его самого. Он был сыном Божиим – выражение, которое если что-нибудь и значит, то следующее: он должен исполнять Волю Отца Своего, посвятить себя служению великой, вульгарной, мишурной красоте. И он придумал Джея Гэтсби – какого только и мог придумать юноша семнадцати лет – и сохранил верность этому образу до самого конца.

Ф. Скотт Фицджеральд “Великий Гэтсби”[1]

И облик сердца, я в конце концов

Начну его носить на рукаве,

Чтоб расклевали галки.

Я – не я.

Шекспир “Отелло”[2]

THE GHOSTS OF EDEN PARK by KAREN ABBOTT

Copyright © 2019 by Karen Abbott

Это издание осуществлено при содействии Grove/Atlantic, Inc. и литературного агентства “Синопсис”

© Мария Александрова, перевод, 2022

© “Фантом Пресс”, издание, 2023

Примечание автора

Какой бы удивительной ни казалась эта история, она полностью документальна, здесь нет ни одного вымышленного диалога. Все, что заключено в кавычки, почерпнуто из официальных справок, архивных документов, досье, дневников, писем, газетных статей, книг, а чаще всего – из показаний свидетелей и протоколов судебных слушаний. Один из таких протоколов, насчитывавший пять с половиной тысяч страниц, позволил абсолютно достоверно описать в деталях место действия, восстановить все диалоги и воссоздать мысли, поступки, особенности характера и личный опыт персонажей. Для краткости изложения некоторые свидетельские показания немного сокращены. Полный список примечаний и источников (в том числе для каждой фразы диалогов) представлен в конце книги.

Беседка Спринг-хаус в Эдем-парке. Цинциннати, Огайо

Пролог: возмездие. 1927

Он ждал этого утра и страшился его, понимая, что оно неизбежно наступит. Всего час назад он сидел за завтраком, а сейчас гонится за ней по Эдем-парку. Солнце, слишком жаркое для этого времени года, шпарило даже сквозь фетровую шляпу и раскаляло лысую голову. Шелковая ткань брюк скользила по коже. Он слышал шорох туфель по траве и хриплый присвист своего дыхания. На соседней улице сигналили застрявшие в пробке машины. Зычный натужный рев моторов, визгливые клаксоны, люди, стремящиеся куда-то. Выхлопные газы обжигали ноздри. Где-то позади, брошенный, остался его синий “бьюик” с шофером. Она хотела его убить, и он об этом узнал. Сознание блуждало в царстве теней, между рассудком и безумием.

Уже два года он не в себе. Друзья и компаньоны могут подтвердить, даже под присягой, разительные изменения, глубокую пропасть между ним тогдашним и нынешним. Он и прежде говорил о себе в третьем лице, но теперь такие заявления стали звучать чаще, эдакое диковинное расщепление, словно часть его самого вышла за пределы тела. От малейшего раздражения, от одного неловкого слова лицо его багровело, а черты скукоживались в отвратительную карикатуру. Он рассказывал о некоем гало, светящемся ореоле, возникавшем вокруг головы и что-то нашептывавшем, сопровождавшем его, куда бы он ни направлялся. Описывал видимые лишь ему мерцающие звездочки, их шлейфы оставляли яркие негаснущие пятна под закрытыми веками. Он бессвязно и без умолку бормотал о любви, предательстве и мести. Он требовал объявить федеральный розыск, надеясь подтвердить подозрения, теснившиеся в его мозгу. Он был непоколебимо убежден, что все вокруг желают его смерти: гангстеры из Сент-Луиса, та женщина федеральный чиновник из Вашингтона и – хуже всего – его жена, Имоджен, которая разрушила до основания его мир. Его Малышка Имо, его наивернейшая и наилюбимейшая, его Премьер-министр, его сороконожка, его мартышка, его сокровище – разве мог он забыть эти старые милые прозвища из их прошлого? Он хотел только поговорить с ней, настаивал он. Возможно, он смог бы остановить дело, которому она дала ход. У него оставалось так мало времени.

И вот наконец она, на расстоянии вытянутой руки.

Она бросилась бежать, черное шелковое платье развевалось, как флаг. Он ускорил шаг, лишь бы не потерять ее из виду. И они встретились, лицом к лицу, под сенью беседки, осенний воздух только начал окрашивать листья. Он слышал ее голос, звук которого некогда сводил его с ума, наполняя дикой, безудержной радостью. Серебристо-кремовый проблеск сверкнул между ними: револьвер с перламутровой рукоятью.

Треск раздавшегося выстрела вспугнул птиц с деревьев.

Часть I

Гонимый и погоня

Мейбл Уокер Виллебрандт в Министерстве юстиции, ок. 1921 года

На длинном поводке

Дом как будто из баварской сказки, весь в башенках и надстройках, опоясанный пряничными карнизами и колоннами, изогнутыми, словно высокомерно поднятые брови. Самый красивый дом в Прайс-Хилл, самом красивом районе Цинциннати, что пристроился высоко над рекой Огайо и ее долиной, вместившей жителей с их занятиями: деловой центр, чернокожие семейства Вест-Энда, немецких иммигрантов-пивоваров из района Овер-Райн, “над Рейном”, которым пришлось продавать рутбир[3] в надежде пережить сухой закон. Он давно нарисовал в воображении свой “дворец мечты”. Римский сад, собственное бейсбольное поле, бассейн с подогревом, библиотека, полная книг – биографии президентов, поэмы Гомера и Мильтона, труды по мифологии и тайным знаниям, свидетельствующие об удивительной глубине его разума. В этом доме он станет однажды новым человеком, улучшенной версией самого себя. В этом доме мир узнает его имя.

В ноябре 1920-го Джорджу Римусу исполнялось 44 года, и первую половину своей жизни он провел, набирая разбег для второй. Он был воплощением нового десятилетия, провозвестником его величайших крайностей и самых безнадежных иллюзий. Он стремился стать лучшим в этой стране в выбранной профессии – профессии, которая в любую другую эпоху не расцвела бы столь бурно и не вышла бы из употребления столь стремительно. И пока Америка заново изобретала себя, Римус занимался тем же самым, неистово служа своей идее, защищая ее любой ценой.

Краеугольным камнем этого творения, осью, позволяющей ему разогнаться и взлететь, была Августа Имоджен Римус, в прошлом Августа Имоджен Холмс. Имоджен, как она предпочитала себя называть, было тридцать пять; темноволосая, темноглазая, с роскошной фигурой, которой больше подошли бы турнюры и пышные рукава минувших эпох. Они познакомились пятью годами раньше, в его офисе в Чикаго, где Римус был одним