— Слушай, отстань, а? Не верю я никаким гаданиям! Да еще и за деньги. Я ж не совсем идиотка, чтобы последнюю копейку за болтовню отдавать. — Леся сердито дернула плечом, отвернулась к мойке, начала яростно скрести металлической губкой по пригоревшему дну сковородки.

Черт, все котлеты из-за этой дуры Ритки спалила! Зачем-то позволила ей затащить себя в гости «буквально на одну минутку», проявила в очередной раз душевную мягкотелость. Нельзя, нельзя Ритке ни в чем уступать, сколько уже было подобных душевных приказов подписано, а толку? Все равно ж зашла и в томительные переговоры вступила с этой дурацкой гадалкой — которую Ритка в гости привела — и блеяла что-то невразумительное, интеллигентское. Извинялась зачем-то. Как будто гадалке так уж важны причины отказа от процедуры насильственного выуживания на свет чужого будущего. Она ж не за «спасибо», а за определенную мзду его выуживает. Пусть эту мзду Ритка сама за себя и платит, а ей подобные и сомнительные удовольствия не по карману. В общем, так долго отказывалась, что аккурат котлеты успели сгореть. Что ж, сама виновата! Надо было сразу разворачиваться да уходить. Молча. Без извинений и объяснений. Всегда хорошее решение приходит задним числом, тащится хвостом досады за уже содеянным. А Ритка, дурища, еще и в кухню за ней притащилась: встала за спиной и теперь к совести ее женской взывает. Интересно, совесть-то тут при чем?

— Леськ, будь человеком… Жалко тебе, что ли? Чего ты отказываешься? Она ж недорого берет. Неужели тебе совсем неинтересно, что с тобой дальше будет?

— Нет, вообще-то мне интересно, конечно, только дорого. Ты где эту Матильду откопала, Рит? Да еще и домой ее привела…

— Да бог с тобой, Леська! — Выпучив глаза, Ритка воровато оглянулась на дверь комнаты, прошептала с жаром: — Ты что! Это же замечательная гадалка. И никакая она не Матильда, ее Мирославой зовут. Она же та самая. Которую по телевизору показывают. Ну, которая ночную передачу ведет. Как ее?..

— «Уроки судьбы»? — подсказала Леся, продолжая с остервенением драить сковородку.

— Точно… «Уроки судьбы». А ты что, тоже эту передачу смотришь?

— Нет. Не смотрю. Видела один раз, когда Илька с температурой под сорок лежал, а я уснуть боялась. Там она вроде посимпатичнее была и улыбалась очень уж душевно, даже помурлыкать хотелось в экран. А к тебе в гости совсем другая приперлась. Облезлая, старая и злая, и в каждом глазу по пятьдесят долларов светится. В итоге сто получается.

— Так там же, на телевидении, им грим накладывают, прежде чем перед камерой посадить. А что, тебя только ее внешность смущает?

— Да ничего меня не смущает. Отстань, а? Видишь, из-за тебя мы с Илькой без ужина остались? Все котлеты сгорели! Теперь придется в магазин идти.

Вздохнув, Рита шагнула к холодильнику, вытащила из морозилки упаковку сосисок, в сердцах бухнула на кухонный стол. Звук получился сердитый, холодный и глухой.

Леся вздрогнула, обернулась от мойки:

— Ты чего там буянишь, Рит?

— Твой Илька сосиски больше любит, я знаю. Так что фиг с ними, с котлетами. Считай, что вопрос с ужином снят. Ну пошли?

— Отстань. Никуда я не пойду.

— Имей совесть, Леська! Понимаешь, я ей обещала, что еще кого-нибудь приведу. Она бы из-за меня одной ни за что не пошла! Выручи, Лесь…

— Рит, ну не могу я! Не понимаешь, что ли? Откуда у меня лишних сто долларов? Я тебе за комнату триста плачу, а зарплата у меня — сама знаешь…

— Ладно, хрен с тобой. Уговорила. Пусть будет сто долларов в счет квартплаты. Вместо трехсот отдашь двести.

— Да я ж не к тому…

— А я к тому! Хватит со сковородкой обниматься, пошли уже!

Сбитая с толку таким поворотом событий, Леся легко позволила Ритке оттащить ее от мойки и впихнуть в дверь гостиной. Гадалка Мирослава, растекшись грузным телом по Риткиному дивану, мирно закусывала чем бог послал. Неплохо послал, кстати. Прямиком из Риткиного холодильника. Та всегда вкусную еду про запас держит. Стратегический гостевой пакет, в котором имеют место быть и крабы, и красная икра, и всякие игрушечные баночки с такими же игрушечными огурчиками-помидорчиками.

Кокетливо утерев уголки напомаженного рта большим и указательным пальцем, гадалка дожевала деликатесную вкусноту, сделала последний контрольный глоток, потом приказала Ритке сурово:

— Убери все со стола, чтоб ничего, чтоб ни крошечки не осталось.

Потом, развернувшись толстым животом к Лесе, кивнула одобрительно:

— Хорошо, что ты все-таки надумала. На меня еще никто не жаловался. Слушай, что говорить буду, и верь. Я и без карт уже вижу, что плохого за тобой нет. Чистая ты до убогости, потому и обиженная.

— В смысле — до убогости? Вы что имеете в виду? — подняла на нее удивленные глаза Леся. — Вы хотите сказать, что я глупая, да? Или больная-нищая?

— Хм… Почему сразу глупая? Я наоборот, я в хорошем смысле. А ты думаешь, убогими одни только глупые да нищие бывают? Как бы не так… Убогий — это который рядом с богом.

Вздохнув, она извлекла невесть откуда, как фокусник, старую колоду карт, сосредоточилась на секунду и, дрогнув полными щеками, начала ловко выкидывать их по одной на стол. Карты плюхались тяжело рубашками вниз, как масленые холодные оладьи, и Мирослава вглядывалась в них сосредоточенно, сурово сведя широкие брови к переносью. Леся тоже начала вглядываться, придав лицу выражение заинтересованности, будто и впрямь что-то понимала в этом действе. Хотя, как она подозревала, ничего особенного в этом гадании и не было. Они в детстве с девчонками тоже, бывало, на картах гадали и присваивали выпавшим на круг королям имена знакомых мальчишек. Сережка из шестого «Б» — крестовый король, а Дениска из седьмого «А» пусть уж, так и быть, червовым будет… В данный момент, как она ни вглядывалась, ни одного короля в Мирославиных руках так и не промелькнуло. Ни бубнового, ни крестового, ни захудалого червового. Дамы были в полном составе, а королей — хоть шаром покати. Зря только Ритка пожертвовала на нее сотню долларов. Лучше б деньгами отдала. Можно было бы Ильке новые ботинки на зиму купить. А так…

О господи! Стоило ей подумать только, и короли эти тут как тут явились! И бубновый, и пиковый выпали, сложились рядышком. Что ж, интересно. Пожалуй, стоит послушать, коли такой разврат пошел.

— Тяжело живешь, вижу, с трудом свою лямку тянешь. Чужое дитя воспитываешь, — монотонно проговорила Мирослава и замолчала, задумавшись.

Леся хмыкнула про себя, но снаружи недоверия не выказала. Ладно, пусть дальше чешет. Послушаем. А про трудную жизнь, лямку и чужое дитя гадалка Мирослава могла и от Ритки узнать. Хотя какой Илька чужой? Он не чужой, он племянник.

— …Все у тебя было раньше. Как по писаному было. А потом ничего не стало. Коришь себя да проклинаешь, а только не виноватая ты. Злодей пиковый в твоих бедах виноват. А ты — нет, ты душой чистая. Хоть и была в одержимости, а душенька чистой осталась.