Мне кажется, что мир сошел с ума, потому что в ушах звучит какофония звуков — истошный плач ребенка, шум шоссе, по которому пролетают мимо нас машины… еще и полицейский что-то орет мне перед лицом.

Я не могу ничего ответить. Меня трясет так, что я боюсь выронить с рук малыша, лет двух на вид, который рыдает в голос, уткнувшись мне в плечо. Трясет от того, что я успела его поймать буквально за секунду, когда он уже хотел шагнуть на шоссе.

— Вы меня вообще слышите? Дамочка?

— Мне двадцать пять, — отмираю я, возмущенно посмотрев на полицейского, — какая я дамочка?

— Я рад, — криво усмехается он, окинув меня и ребенка взглядом, — не объясните мне, почему ребенок ходит один, в темноте, возле шоссе? А если бы он под машину попал? Вы что за мать вообще?

— Я не мать. Это не мой ребенок, — растерянно вырывается у меня и брови мужчины удивленно ползут вверх.

— Чего?

— Я этого ребенка сама увидела случайно. С работы шла — смотрю, бежит один… а взрослых вокруг нет.

— Офигеть, — выдает полицейский, оборачивается и жестом подзывает напарника. Тот нехотя отрывает свой зад от сиденья в машине и выходит наружу, лениво направляясь к нам, — Миш, тут потеряшка. Дамочка утверждает, что не ее ребенок.

— Я не дамочка!

Тот хмуро смотрит на меня, а я, наконец, смотрю на притихшего ребенка, который молча жмется ко мне. Темные волосы, короткая стрижка под мальчика, а одет легко — в одну футболку и штанишки с кедами, несмотря на то, что лето только-только настало и ночью еще прохладно. Маленькие ручки покрыты мурашками, да и судя по холодной коже он заметно продрог.

Что ж за мать у него такая? Как можно было потерять такого кроху? Его пока только за ручку и водить, ни на шаг от себя не отпуская. Страшно представить, что случилось бы, задержись я на работе чуть дольше, или если б пошла другой дорогой.

— Подожди, малыш, — произношу я, и ставлю ребенка на ножки. Он снова начинает хныкать, скуксившись, а я быстро снимаю с себя ветровку, и накидываю ему на плечи, закутывая.

— Погодите-ка, — произносит полицейский, — у него рюкзак за спиной. Может, проверите? Вдруг там какие документы.

— Расстегивайте, проверяйте. Я ребенка грею, не видите, что ли? — я запахиваю поплотнее куртку, чтобы малыш скорее согрелся, а полицейский со вздохом задирает ее подол сзади и с тихим “вжих” расстегивает молнию маленького рюкзачка, — все, не переживай, — я глажу ребенка по голове и вытираю слезы с лица, — ты не один, видишь, дяди сейчас тебе помогут? Только не плачь, они хорошие. Сейчас найдут твоих родителей.

Я успокаиваю малыша и смотрю, как полицейский достает из рюкзачка зеленую бумажку, сложенную вчетверо, разворачивает ее, и на асфальт планирует маленький белый листочек с кривыми буквами, будто подросток писал.

Я успеваю подхватить его, прежде чем он упал бы в лужу, и читаю.

“Верните ребенка отцу — мне нечем его кормить. Меня не ищите. Все равно не найдете”.

— Блин, — в голосе полицейского сквозит неподдельное изумление, — Мих, прикинь! Амира, кажется, сын-то! — он пихает свидетельство о рождении под нос напарнику и тот хмурится.

— Однофамилец, может.

— А отчество? Ребенку два, как и его мелкому. Ты прикинь, сколько он нам отвалит, если мы скажем, что его сына спасли!

— Ну, не знаю, — с сомнением произносит он, и они оба смотрят на меня.

— Слушайте, девушка, вы подождете, если мы один звоночек сделаем?

— Вы совсем ку-ку? Ребенок замерз, а вы предлагаете ему на улице еще поторчать? Нет, — отрезаю я, — оформляйте, давайте. Мы в отделение с вами поедем, там, хотя бы, тепло. А если не хотите — тогда я его домой к себе отведу и искупаю. Можете мой паспорт взять.

— А давайте! — радостно предлагает полицейский, который, видимо, уже начинает подсчитывать, на что потратит вознаграждение от этого Алима? Амира? Какая разница. Я достаю из кармана паспорт, отдаю его полицейскому, и подхватываю мальчишку на руки.

— По адресу прописки живете?

— Да, — отвечаю я, глядя, как мужчина листает мой паспорт.

— Замужем? Муж-то не удивится, если с ребенком придете? — хмыкает он, а я неожиданно начинаю злиться.

— Этот вопрос сильно важен? Не беспокойтесь, ребенка на улицу я не выкину. Хорошего вам вечера и постарайтесь поскорее найти папу малыша.

— Паспорт заберите, девушка, — произносит полицейский, доставая смартфон и делая фото.

Я забираю свободной рукой протянутый документ, разворачиваюсь и иду к дому — слава богу, что до него мне остается всего ничего.

— Ты только не бойся, малыш, — успокаиваю я ребенка, который доверчиво жмется ко мне, но смотрит так жалобно, что мне самой хочется заплакать. Я работаю в роддоме, и не раз видела малышей, от которых отказывались их биологические мамы. Сердце просто кровью обливалось — такие крохотные, только пришли в этот мир и уже не нужны человеку, который должен был стать самым важным для них в жизни.

Но еще страшнее, когда мама была, а тут вдруг ее нет, и ты ей оказываешься не нужен. Какая-то незнакомая тетя несет тебя неизвестно куда, но у тебя нет выхода, потому что без нее опаснее и страшнее.

Я открываю дверь квартиры без звонка, и захожу в прихожую. И сразу же сталкиваюсь с мужем.

— Рит, это что? — обмирает он, глядя на ребенка, — тебе на работе детей мало, ты решила домой принести?

— Вов, помолчи, а? Нашла я его. Чуть на дорогу не выбежал, его мать бросила и записку в рюкзак пихнула вместе со свидетельством. Сейчас полиция отца найдет, он его заберет, — произношу я, разуваясь.

— Рит, ты точно больная. Оставила бы его ментам, сами разобрались. А если папаня не придет? С чего ты взяла, что он ему нужен, а? — я в ответ на реплики мужа закатываю глаза, раздеваю ребенка и иду с ним в ванну, чтобы смыть с ручек и личика грязь, а Вова плетется за мной, — ты меня вообще слушаешь? Я вообще-то не готов к детям. От слова “совсем”. Тем более, к непонятно чьим.

— Иди в задницу, ладно?! — не выдерживаю я, — уйди с глаз моих! Тебе не стыдно такое говорить?!

— Не стыдно, когда жена все за тебя решает, не спросив. Чтоб ребенка я через час не видел, Рита. Веди его в полицию.

Я пораженно смотрю на него.

— Ты крышей поехал, Володя? Я вроде не за морального урода замуж выходила. Он тебе что, котенок?

— Я все сказал, — отрезает он, — у него есть родители. Он — их забота.

И уходит. Потрясающе. Я в шоке принимаюсь мыть ручки и личико малышу, пока он хмуро рассматривает все вокруг, а потом потихоньку оживляется, не давая мне погрузиться в отвратительные мысли о правильности брака с Володей. Черта с два я поведу сейчас ребенка в ночь в полицию. Малыш и без того настрадался, чтобы он еще сидел в одиночестве с незнакомыми дядьками? Ко мне он хоть привыкать начал.