Нет в природе человека предопределенной склонности

только к добру или только ко злу. Но, совершая поступок,

он вынужден сделать выбор между одним и другим.

Натаниэль Готорн

Свой гнев в груди она носила,

Чтоб не остыл.

Роберт Берне

Старик был мертв. Он лежал на рассыпанных по полу шоколадных батончиках и пачках жевательной резинки. Помятые и лопнувшие жестянки с безалкогольными, энергетическими и витаминными напитками, вывалившиеся из разбитой витрины холодильника, залили пол магазинчика разноцветными потоками, а сверху его устилали превращенные в ошметки пакетики соевых чипсов.

Позади прилавка на стене висела фотография в рамке. На ней был изображен убитый, только в куда более молодом возрасте, и женщина: как поняла Ева, его вдова. На фотографии они стояли рука об руку перед магазином, их лица светились радостью и гордостью, они выглядели уверенными в своем будущем.

А сегодня будущее этого когда-то молодого и счастливого человека, подумала Ева, лежало в луже крови среди раскрошенных чипсов.

Лейтенант Ева Даллас стояла среди разгрома и смерти и смотрела на тело, а первый коп, прибывший по вызову, рапортовал об обстоятельствах дела.

– Его зовут Чарли Оучи. Они с женой держат этот магазин уже лет пятьдесят.

На щеке у полицейского дергался мускул, и Ева поняла, что он знал убитого.

– Миссис Оучи в подсобке, с ней медики. – На его лице снова дернулся мускул. – Они и ее побили, мало им было старика.

– Они?

– Трое, так она сказала. Парни, чуть за двадцать. Она говорит, один белый, один черный, а третий – азиат. Они и раньше приходили, брали, что хотели, и не платили. Их выгоняли. У них было какое-то самодельное устройство, это все, что она могла сказать. Отключили камеры наблюдения этим своим пультом. – Полицейский дернул подбородком в сторону камеры. – Накачались до бровей, как ей показалось, ржали, как лошади, набили карманы сладостями. Ударили ее чем-то вроде кистеня, когда она попыталась их остановить. А когда старик вышел, они и его стукнули, но это его не остановило. И тогда один из них двинул его в грудь этим своим устройством. Миссис Оучи говорит, он камнем рухнул. Они похватали, что могли – батончики, чипсы и все такое, – и все это время ржали. Покрушили, что могли, и сбежали.

– Она дала вам описание?

– Причем отличное описание. А что еще лучше, у нас есть свидетель: видел, как они выбежали, одного из них узнал. Брюстер Лоу по кличке Сникерс. Свидетель говорит, что они ушли в южном направлении. Это он нас вызвал.

– Ладно, прошу вас подождать, офицер. – Ева повернулась к своей напарнице. – Как ты собираешься расследовать это дело? – Пибоди ошеломленно заморгала. – Ты ведешь это дело. Изложи свой план.

– Хорошо. – Жетон детектива Пибоди получила не вчера, но все-таки он был еще довольно нов и блестел.

Ева дала ей минуту – привести в порядок мысли.

– Надо посмотреть, что у нас есть по Лоу, установим адрес, проверим, привлекался ли он раньше. Попробуем найти его дружков. А сейчас надо выудить описание, добавить имена. Хочу поскорее арестовать этих засранцев.

Ева наблюдала за бывшей помощницей и теперешней напарницей. Пибоди стремительно входила в роль.

– Надо вызвать сюда «чистильщиков». Эти уроды небось оставили пальчики и другие следы повсюду. Посмотрим, что было на дисках наблюдения, пока они не вырубили камеру. Остальное оставим электронщикам, пусть покопаются.

Темные волосы Пибоди были собраны в короткий упругий хвост, оставляя ее крупное лицо открытым. Она склонилась над телом.

– Надо все по протоколу, подтвердить личность.

– Есть, – отозвалась Ева, и Пибоди опять удивленно заморгала.

– Серьезно? Ты сама этим займешься?

– Ты же ведешь дело. – Ева начала читать с экрана карманного компьютера: – Лоу Брюстер, кличка Сникерс, белый, возраст – двадцать три года. Адреса нет. Есть адрес его матери – по авеню Б. Есть досье: хранение наркотиков, злостное хулиганство, кражи в магазинах, вандализм, уничтожение частной собственности, угон машин и далее в том же духе.

– Перекрестная проверка на…

– Сделано. Не ты одна умеешь работать на этих штуковинах, – напомнила Ева. – Перекрест по арестам дает нам Леона Слэттера, он же Слэш, смешанных кровей, возраст – двадцать два года, и Джимми Кея Рогана, он же Смэш, чернокожего, возраст – двадцать три года, как дружков Лоу и возможных соучастников.

– Просто блеск! Адреса?

– У Слэттера есть. Четвертая авеню, на Западной стороне.

– Отлично. Офицер, возьмите данные у лейтенанта. Я требую задержать этих троих. Мы с напарницей поможем с розыском, когда закончим здесь, но нам тут еще работать и работать.

– Есть.

– Я возьму свидетеля, – сказала Пибоди Еве. – А ты бери жену. Лады?

– Ты же…

– Веду дело. Ясно. Спасибо, Даллас.

«Потрясающе, – подумала Ева, опускаясь на корточки и вытаскивая опознавательную пластинку, чтобы подтвердить удостоверение личности, – получить благодарность за передачу трупа. Но мы же копы из убойного отдела, в конце концов».

Она потратила еще несколько минут на осмотр тела – кровоподтеки на виске, на плечах. Она не сомневалась, что судмедэксперт подтвердит: все эти побои не были смертельны. А вот самодельный электрический глушитель, прижатый к груди, скорее всего, дал старому Оучи такую встряску, от которой остановилось его восьмидесятитрехлетнее сердце.

Ева выпрямилась, еще раз окинула взглядом бессмысленные разрушения. Хороший тут был магазинчик, насколько она могла судить. Окна, пол, прилавки там, куда не попали кровь и брызги разлитых напитков, сияли чистотой. Товары, избежавшие вандализма, были аккуратно расставлены на полках.

«Пятьдесят лет», – сказал полицейский, первым прибывший по вызову. «Пятьдесят лет, – думала Ева, – они управляли своим бизнесом, торговали, жили своей жизнью, пока тройка мерзавцев и кретинов не уничтожила все это ради горсти батончиков и соевых чипсов».

Уже двенадцать лет Ева работала копом, и все то, что человеческие существа творили с другими человеческими существами, ее не удивляло. Но ее по-прежнему бесила бездумная, бессмысленная жестокость.

Ева прошла в подсобку, небольшое помещение, сочетавшее в себе кабинет и склад. Медик собирал свое снаряжение.

– Ей-богу, вам лучше бы в больницу, миссис Оучи. Давайте мы вас отвезем.

Старая женщина покачала головой.

– Мои дети приедут, мои внуки. Я их подожду.