– Привидения существуют, – сказал маленький человек, робко тронув меня за локоть. – Это факт. Они появляются ровно в одиннадцать часов ночи, а в полночь исчезают…

Я улыбнулся.

– Честное слово… Уверяю вас, я не шучу. Ровно в одиннадцать они появляются так же аккуратно, как и дневальные у ваших ворот. Я понимаю, что вы не верите мне, в наше время – и такая чертовщина, но тем не менее это факт.

Я внимательно глянул ему в глаза, но маленький человечек виновато улыбнулся и тихо сказал:

– Я здоров… совершенно здоров, хотя мне понятно ваше недоверие. И я на вашем месте подумал бы, что это говорит неостроумный шутник…

Он помолчал и потом еще тише сказал:

– И все же привидения существуют, и сегодня они снова не дадут нам спать.

– Кому нам? – спросил я.

– Мне, моей соседке Елизавете Львовне, инженеру Градусову с женой и вообще всей квартире. Мы обратились за помощью в комендатуру, но там только посмеялись над нами…

Я с интересом посмотрел на него. Небольшого роста человек, с неловкими угловатыми манерами, робким взглядом и застенчивой улыбкой был немного смешон, хотя его грустные глаза привлекали к себе теплым огнем. Лицо его было не совсем обычным. Большой лоб и квадратный подбородок говорили об уме и характере незнакомца, но, взглянув в его наивные и несколько удивленные глаза, вы ни за что не предположили бы, что у этого человека есть воля. Неширокий, но заметный шрам, шедший от левого уха к виску, был тщательно прикрыт зачесанными набок волосами.

– Но согласитесь, что все-таки странно в наши дни слушать детские рассказы о привидениях, да еще в городе, только три недели назад освобожденном от врага…

– И все-таки это так, и самое странное то, что привидения появились всего лишь десять дней назад…

Я насторожился. Это могло быть интересным.

– А как же ведут себя эти… духи! – деланно равнодушным тоном спросил я. – Что, они появляются в белых саванах, с обнаженными черепами и тихо стонут, пугая живых, – как поступают в страшных рассказах классические привидения?

– Нет, наоборот. Они не пугают, они сами пугаются нас… и не стонут, а просто возятся в стенах нашего дома, иногда выходя из них, прямо в коридор… И вид у них не мертвецов, а скорее живых людей, хотя они бесплотны, не смейтесь, да, да, бесплотны. Я и Градусов однажды, еще в самом начале их появления, бросились на них с палками, но палки рассекли воздух, а сами тени прошли мимо нас и вошли в противоположную стену…

– Скажите, а не были ли вы и ваш Градусов под градусом? – довольно неудачно сострил я.

Маленький человечек покачал головой.

– Но что же им надо в вашем доме? Что это, старый графский замок или фамильный склеп средневековых баронов?

– Нет, обыкновенный жакт, – сказал мой собеседник.

– Это возятся крысы.

– Нет, привидения… я сам видел их… уже несколько раз, – упрямо повторил он. – И они возятся в стене от десяти до двенадцати часов. Как только звучит последний удар кремлевских часов, они умолкают.

– Как в старинных романах, – рассмеялся я.

Мой собеседник молчал.

– Нельзя ли мне провести у вас в квартире ночь, чтобы самому познакомиться с этими удивительными посланцами нездешнего мира?

– Отчего же нет? Пожалуйста, хоть сегодня, – охотно согласился он. – Приходите, но только помните, что ровно в двенадцать они исчезают.

– Хорошо, буду. Я человек военный, точный и буду, – глядя на часы, сказал я, – ровно в двадцать три часа сорок пять минут.

– Будем ждать, – ответил маленький человечек.

– Что это у вас за шрам? – спросил я. – Результат бомбежек или оккупации немцев?

– Нет, что вы! – замахал руками мой посетитель. – Я человек штатский, боязливый… Все бомбежки в страхе просидел в подвале… Это – старое… Еще гимназистом, катаясь в Вологде на льду, я расшиб себе лоб. А разве шрам очень уж заметен? Я стараюсь прикрыть его волосами.

– Зачем же, он придает вам такой воинственный вид, – пошутил я. – Итак, до ночи!

И мы разошлись по своим делам.

Днем я, смеясь, рассказал генералу о посещении меня человечком, делегированным от коллектива жильцов, которые жалуются на привидения, мешающие им спать.

Генерал слушал мой рассказ все внимательнее, и, когда я закончил, он, немного помолчав, сказал:

– Это интересно и… довольно подозрительно. Тут, конечно, что-то есть, чем следует заняться… Не знаете ли, занимали этот дом ранее немцы? Не было ли в нем какого-нибудь немецкого учреждения?

– Нет, не спрашивал.

– Упущение. Ведь подобный вопрос сам напрашивался на язык, – сказал генерал. – Дело в том, что только сегодня я тоже получил коллективное заявление жильцов дома номер сорок семь по Большой Спасской улице о том, что в соседнем с ними доме до бегства немцев находилось общежитие чинов СС и что там по ночам происходит какая-то возня… Не зная к кому обратиться, коллектив жильцов делегировал к вам гражданина Косоурова и, на всякий случай, обратился ко мне. Странное, необычное и вместе с тем подозрительное дело, – сказал генерал.

Он подумал, прочел еще раз заявление коллектива жильцов дома № 47 по Большой Спасской улице и сказал:

– Вечером, после совещания, заедем сами, но не к моменту появления духов, а несколько позднее. Возможна любая провокация.

Генерал был лет на восемь старше меня. Культурный, хорошо воспитанный человек с большой эрудицией и спокойным характером, он очень нравился мне, и хотя иногда наши взгляды расходились, я чувствовал, что он ценил и уважал меня. Я думаю, что наша взаимная симпатия объяснялась еще и тем, что мы оба были слушателями одного факультета академии, с той лишь разницей, что генерал окончил его значительно раньше меня. Несмотря на свои сорок лет, генерал выглядел очень свежо и молодо. Иногда, «чтобы не разучиться», – как говаривал он, мы беседовали с ним на персидском языке, перескакивая на турецкий и вновь возвращаясь к иранскому языку. Его вышедший перед войной труд «Ближний Восток и соседи СССР» привлек внимание читающей публики не только в нашей стране, но заинтересовал и ориенталистов Англии, Америки и Германии.

Сын рабочего, до семнадцати лет стоявший у токарного станка, он отлично владел двумя восточными языками, говорил по-английски.

Я знал, что великой мечтой генерала было сейчас же, как только окончится война, вернуться к своему любимому делу, защитить диссертацию на степень доктора исторических наук, которой он и сейчас, несмотря на занятость, уделял свой досуг.