Еще так рано, милый, — кричит мне вслед мама. — Куда ты так торопишься? Школа от тебя не убежит.

Но я игнорирую ее слова — она каждое утро говорит одно и то же, а я каждое утро все также не отвечаю — и выбегаю за порог. До школы пятнадцать минут пешего хода, но если поехать на велосипеде — дорога сокращается до семи, а при особо быстрой езде и до пяти минут — я знаю это с точностью до секунды, так как неоднократно проверил все это на практике.

Но сегодня мне придется бежать — мой велосипед нуждается в серьезной починке, а вчера у меня так и не дошли до него руки — закидываю рюкзак за спину и припускаю быстрым бегом по тратуару в сторону школы.

Эй, Адриан, тебя подвезти? — кричит мне наш сосед Кристиан, у которого крутой серебристый байк и он совсем не прочь им похвастаться. А я был бы не прочь проехаться с ним, но в таком случае мне придется потратить драгоценные минуты на выслушивание бесконечных похвал в адрес этого самого байка, а такое расточительство я себе позволить не могу. Абсолютно никак!

Спасибо, приятель, — машу я ему рукой. — Но у меня утренняя разминка… для улучшения общего тонуса, так сказать.

Он крутит пальцем у своего виска и давит на педаль газа: его байк взвизгивает и уносится прочь, оставив меня далеко позади. Смотрю на часы: я потратил на этот разговор ровно три четверти минуты — непорядок. До звонка остается еще двадцать пять минут… Нужно торопиться!

И я бегу, бегу до колотья в боку, до мушек перед глазами, до вспотевших подмышек и расстрепавшихся во все стороны волос, но укладываюсь ровно в десять минут.

Итак, еще три минуты до кабинета, и у нас будет ровно двенадцать минут…

Целых двенадцать полновесных минут! Я широко улыбаюсь. Все-таки жизнь чудесная штука, что бы там пессимисты не говорили на этот счет…

Школа уже кипит своей привычной утренней жизнью: ребята группками толкутся на школьном дворе, обсуждая кому что на душу легло, а кто-то даже смолит за ближайшим углом, и среди этих парней мой лучший друг Аксель — машу ему рукой и спешу скрыться в школьном коридоре, торопясь на свое утреннее свидание.

От быстрого бега у меня яростно грохочет сердце, и я вваливаюсь в аудиторию класса, упираясь обеими руками в колени, чтобы хоть малость отдышаться.

Адриан, — слышу я голос нашей учительницы математики фрау Рупперт. — Что с тобой приключилось? — она чопорно смотрит на меня из-под своих узких очочков, а рядом с ней моя одноклассница Мартина Прюффер — смотрит и улыбается. Вот ведь проклятие! Меньше всего я ожидал увидеть здесь ее лисью мордашку.

Я… я, — пытаюсь было проговорить я сквозь одолевающую меня отдышку, но от разочарования сердце, как назло, ухает лишь еще отчаяннее.

Присядь и отдышись, — снова говорит мне учительница. — Я должна закончить с Мартиной… — И они начинают обсуждать некую математическую формулу, которой этой невыносимой Мартине пришло в голову озаботиться именно сегодня. Сегодня, когда у меня было ровно двенадцать полновесных минут!

Бросаю тоскливый взгляд на часы: восемь… семь… пять… Двери открываются, и в класс вваливаются остальные мои одноклассники. Я удушу эту подлую девчонку своими собственными руками! Скрежещу зубами и со всего маху бухаю по парте своим тяжеленным рюкзаком — по четвергам он у меня забит будь здоров. Убить можно! Все с интересом оглядываются на меня, но я только пожимаю плечами… Мне, черт возьми, плакать хочется от разочарования, а они тут со своей этикой и эстетикой.

Весь урок я сижу как на иголках, вперив гипнотизирующий взгляд в сторону той, ради которой я так торопился добраться в школу пораньше, но она даже не смотрит на меня… Как она может?! Что за медленная пытка.

Эй, — Аксель тычет меня локтем в бок, — ты бы это, задание выполнял, что ли? Заметит ведь кто-нибудь, — совсем тихо добавляет он следом. — Она тебе спасибо за это не скажет. Брось дуться… Она не виновата.

Я придушу эту Мартину Прюффер, — цежу я сквозь стиснутые зубы. — Клянусь вот на этом учебнике математики…

Да ты совсем того, как я посмотрю, — вздергивает он свои светлые брови, вновь возвращаюсь к арифметическому заданию. — Это к добру не приведет, уж поверь мне.

Заткнись уже, — сердито кидаю я и снова перевожу взгляд на фрау… то есть на Элеонор. Она по-прежнему занята своими уравнениями, но в этот самый момент вскидывает глаза и в упор смотрит на меня… Я тоже не отвожу взгляд. У нее самые красивые голубые глаза в мире, но распознать это можно, только если сидеть совсем близко-близко и заглядывать непосредственно в их колдовскую глубину: текстурой они напоминают голубой мрамор с его особыми прожилками и рисунком — мне кажется, в такие глаза можно смотреться вечно. Особенно если перемежать это поцелуями, об одних мыслях о которых, у меня в миг ускоряется пульс…

Наконец звенит звонок, и Аксель проталкивается мимо меня к выходу.

Ты это, не глупи, — бросает он мне мимоходом. — В школе слишком много глаз!

Но мне плевать: я намеренно долго рассовываю по папкам свои листы с домашним заданием, а потом начинаю завязывать внезапно оказавшиеся развязанными шнурки, и все это до тех самых пор, пока класс полностью не пустеет.

Потом я с вызывающим видом подхожу к учительскому столу и беру с него ключ от кабинета — Элеонор пытается удержать мою руку своей раскрытой ладонью, но я иду к двери и запираю ее на ключ. После чего прислоняюсь к ней спиной и складываю руки на груди…

Я так торопился к тебе утром, а ты мало того, что оставила меня с носом, так еще и весь урок игнорировала меня — это жестоко, знаешь ли?

Щеки Элеонор покрываются мгновенным румянцем.

Ты сам видел, Мартина пришла обсудить со мной дифференциальные уравнения — я не могла выставить ее за дверь.

Однако меня ты постоянно выставляешь за дверь и ничего…

Тебе и сейчас не следует здесь быть, — шепчет она в ответ. — Кто-то может догадаться…

В этот момент кто-то, действительно, дергает за ручку с другой стороны двери, и краска мгновенно отливает от лица женщины. Я на цыпочках подхожу к ней и прижимаю к себе ее тонкое, ивоподобное тело… Слышу, как за тонкой тканью ее шелковой блузки бъется ее же взволнованное сердце!

Не будь такой трусихой, Нора, — шепчу я ей едва слышно. — Никто ничего не узнает. — Потом заправляю прядь волос ей за ухо и целую в уголок слегка подкрашенных губ. — Ты задолжала мне ровно двенадцать минут поцелуев. Не думай, что я так легко прощу тебе это!

Она смотрит на меня снисходительно-встревоженным взглядом.

Адриан, я не могу, — пытается противиться она. — Это неразумно (я целую ее)… опасно (я снова целую ее)… и так неправильно… — Теперь я заставляю ее замолчать, касаясь кончиком языка ее приоткрытых от частого дыхания губ.