Быть первооткрывателем опасно, но такова жизнь. Человек, не желающий рисковать, обречен. Он никогда ничему не научится и никогда не будет расти. Он не будет жить.

Планетолог Пардот Кинес. «Букварь Арракиса», написанный для его сына Лиета

Когда с юга, завывая, начинали наступать песчаные бури, Пардот Кинес, вместо того чтобы искать надежное убежище, предпочитал заниматься метеорологическими наблюдениями. Его сын Лиет — мальчику было всего двенадцать лет, но отец воспитал его в суровых традициях фрименского племени — тем временем со знанием дела рассматривал древнее противопогодное убежище, которое они с Пардотом нашли на полуразрушенной испытательной ботанической станции. Лиет явно сомневался в работоспособности старых механизмов…

Мальчик обернулся и бросил взгляд на море дюн, в сторону приближавшейся бури.

— Ветер демона в открытой пустыне. Хуласкали Вада, — сказал он и инстинктивно проверил клапаны защитного костюма.

— Буря Кориолиса, — поправил сына Кинес, используя научный термин вместо народного фрименского, который употребил Лиет. — Ветер, дующий на открытой плоской местности, усиливается вследствие вращения планеты вокруг оси. Поток может при этом достигать скорости семьсот километров в час.

Слушая отца, мальчик продолжал деловито запечатывать отверстия в яйцевидном кожухе убежища, проверяя состояние воздушных вентилей, тяжелого входного люка и сохранность системы аварийного жизнеобеспечения. При этом мальчик не обращал внимания на сигнальный генератор и маяк тревоги; статическое электричество, возникавшее в завихрениях песчаной бури, буквально разрывало в клочья любую электромагнитную волну.

На планете с мягким климатом Лиет в свои двенадцать лет считался бы ребенком, но здесь, в суровых условиях фрименской жизни, его опыту и умению выжить мог бы позавидовать и человек, вдвое старше его. Мальчик был подготовлен к встрече с опасностями лучше, чем его отец.

Кинес-старший задумчиво почесал свою песочного цвета бороду.

— Такой добрый шторм, как этот, может захватить своим фронтом несколько градусов широты, — сказал он, включив питание тусклых экранов древнего монитора. — Буря поднимает частицы песка на высоту до двух тысяч метров, поэтому пыль падает с неба на протяжении многих дней после окончания шторма.

Лиет в последний раз коснулся люка, убедившись в его надежности и способности противостоять буре.

— Фримены называют это явление «эль сайял» — песчаный дождь, — сказал он.

— Когда ты станешь планетологом, тебе придется пользоваться более точными техническими терминами, — профессорским тоном изрек Пардот Кинес. — Я до сих пор посылаю императору свои отчеты, хотя и не столь часто, как следовало бы. Сомневаюсь, что он вообще их читает.

Пардот побарабанил пальцами по панели монитора.

— Кажется, атмосферный фронт уже накрыл нас. Лиет поднял ставень иллюминатора и увидел надвигающуюся черно-белую стену, переливающуюся огнями статического электричества.

— Планетолог должен пользоваться не только научно-техническими терминами, но и собственными глазами, — наставительно произнес он. — Посмотри в окно, папа.

Кинес улыбнулся сыну.

— Пора поднимать капсулу. — Приведя в действие долго бездействовавший механизм, он с облегчением услышал ровный гул двигателей. Подвеска сработала. Преодолев силу притяжения, защитная капсула оторвалась от земли.

Пасть шторма раскрылась, и Лиет закрыл ставень, надеясь, что старый метеорологический аппарат выдержит удар. Мальчик в какой-то степени доверял интуиции отца, но не очень уповал на его практичность.

Яйцеобразная капсула мягко поднялась вверх, слегка вздрогнув от первого порыва ветра.

— Ну вот, — сказал Кинес, — теперь начинается наша работа…

Договорить он не успел. Шторм ударил по убежищу, словно исполинская дубина, вознеся утлое суденышко в поднебесный мальстрем.

* * *

Пардот Кинес и его сын наткнулись на остатки покинутой много тысяч лет назад испытательной ботанической станции несколько дней назад, во время своих блужданий по дальней части пустыни. Обычно фримены растаскивали такие наблюдательные посты, унося в свои поселения самые ценные предметы, однако эту станцию, спрятанную в углублении скалы, фрименские разведчики обнаружить на смогли, и Кинесы нашли ее остатки в полной сохранности.

Они с трудом открыли покрытый коркой песка люк и заглянули внутрь, словно два демона, готовые спуститься в ад. Отцу и сыну пришлось довольно долго топтаться на жаре в ожидании, пока сменится смертельно опасный застоялый воздух капсулы. Пардот в нетерпении мерил шагами рыхлый песок, время от времени, задерживая дыхание, просовывал голову в отверстие люка, вглядываясь в темноту. Ему не терпелось начать осмотр.

Такие ботанические станции строились во времена расцвета старой империи. Кинес знал, что тогда эта пустынная планета не представляла собой ничего особенного; на ней не было обнаружено никаких полезных ископаемых, природа оказалась суровой, и планету посчитали непригодной к колонизации. Переселенцы Дзенсунни прибыли сюда много поколений назад после веков, проведенных в рабстве, надеясь основать здесь новый, свободный для себя мир.

Однако все это было задолго до открытия меланжевой пряности, драгоценного вещества, которого нет больше нигде во вселенной. После открытия пряности все круто изменилось.

Кинес давно перестал даже мысленно называть эту планету Арракисом, именем, внесенным в императорский реестр, а пользовался фрименским названием: Дюна. Хотя Пардот и стал фрименом, он продолжал оставаться слугой падишах-императоров. На эту планету Кинеса послал Эльруд IX с заданием раскрыть тайну пряности, понять, откуда она берется, как образуется и как можно ее обнаружить. Кинес тринадцать лет прожил среди местного населения, женился на фрименке и воспитал сына, которому тоже предстояло пойти по его стопам и стать следующим планетологом Дюны.

Пардот Кинес не переставал восторгаться этой планетой. Он буквально дрожал, предвкушая возможность новых открытий, даже если это было связано с риском оказаться в эпицентре песчаной бури…

* * *

Древняя подвеска капсулы, сопротивляясь натиску кориолисовой бури, гудела, как растревоженное осиное гнездо. Метеорологический кораблик, маленький стальной баллон, носился по воздуху, вращаемый бешеными потоками вихря. Корпус капсулы беспощадно хлестали бичи пыльных торнадо.

— Это напоминает мне рассветные бури, которые я видел на Салусе Секундус, — вслух рассуждал Кинес. — Удивительное зрелище — весьма живописное и страшно опасное. Сильнейший ветер начинает дуть, словно ниоткуда, и может в мгновение ока сокрушить тебя. Беда, если такая буря застигнет в открытом поле.