Ларс Густафссон (р. 1936) — один из наиболее популярных писателей Швеции. Свой первый роман «Последние дни и кончина поэта Брумберга» он написал в 1959 году. Вскоре о творчестве Густафссона заговорили за пределами его страны, его произведения стали издаваться на многих языках. Отношения писателя с шведской действительностью были непростыми, и в начале восьмидесятых он переехал в Соединенные Штаты, где и по сей день преподает в Техасском университете (г. Остин) философию и германские языки.

Густафссон — автор многих романов и поэтических сборников; он удостоен нескольких престижных литературных премий. В шведской литературе его имя стоит особняком — не в последнюю очередь благодаря пристальному интересу писателя к романтическому созерцанию, средневековой мистике и еврейской культуре. Вместе с тем Густафссон, может быть, выразительнее, чем большинство писателей его поколения, изобразил повседневную жизнь провинциальной Швеции, например, в серии романов под общим названием «Трещины в стене». В каждом из романов — своя, отдельная история, а объединяет их общий герой по имени Ларс, который родился в тот же год и день, что и сам автор…

«Смерть пчеловода» — заключительное произведение этого цикла. Это книга о мужественном противостоянии человека жизненным обстоятельствам. Герой романа неизлечимо болен, он догадывается, что его дни сочтены. И все же раз за разом он повторяет: «Мы начнем сначала. Мы не сдадимся».

* * *

Солнце еще не заглядывало в ущелье. Разбудил меня чистый звонкий голосок крапивника. Адский холод. Я вылез из спального мешка, нащупал в потемках башмаки и выпутался из москитной сетки.

Когда я вышел из палатки, самые первые, острые, как шилья, лучи брызнули из-за восточных вершин. Жмурясь, я поднял взгляд вверх, на исполинскую темную громаду Каса-Гранде.

От небывалого света, пробивавшегося из-за гребня, огромный отвесный каменный монолит казался мрачной твердыней, которая намного превышала размерами человеческие постройки, — цитадель ангелов или демонов, давным-давно покинутая всеми защитниками.

Свет поднялся чуть выше и уже мог беспрепятственно играть на противоположной, западной стене ущелья, а одинокие каменные столпы, тут и там вздымавшиеся к небу среди нагромождений песчаника, преобразились в органные трубы, причудливый, барочный механизм светового органа. Все вокруг играло красными оттенками скальной породы.

К звонкой песенке крапивника в зарослях мощных кактусов у скромной конной тропы теперь присоединился целый диковинный птичий хор — голоса горшечников, местных голубей, глумливое карканье здоровенных черных ворон. Но совершенно беззвучно парили над ущельем два огромных грифа-индейки. Совершенно недвижно висели метрах в двухстах над нами в утреннем ветерке.

Джон Вайнсток, профессор кафедры древнеисландского языка в университете Остина и заядлый бегун-марафонец, облаченный в невероятно истрепанные шорты и сетку, уже сидел возле спиртовки.

Он протянул мне жестяную кружку с горьким черным кофе.

Настоящее утро миновало. Еще час-другой, и температура в ущелье поднимется до тридцати, а то и до тридцати пяти градусов. Высокогорная мексиканская равнина мало-помалу выступала из солнечного марева за Окном, единственным проемом в цепи горных хребтов, который позволял нам ее увидеть.

Там внизу, на мексиканской стороне, наверно, уже царил зной. Равнина лежала в нескольких тысячах метров под нами. А было это октябрьским утром 1984 года. Я пил горький горячий кофе. Тонкой ниточкой ослепительно белого серебра сверкала внизу в солнечной дымке Рио-Гранде.

Забавно, думал я. Такое впечатление, что мой духовный мир теперь не очень-то и велик. Полная ясность внутри, и покой, и пустота Есть разве что птичьи голоса, и переливы красного света в трубах каменного органа, и горький вкус крепкого, чистого кофе без сахара. Но ни укоров, ни воспоминаний, ни тревоги. Я как бы подвешен в гироскопе. Пустой, чистый и прозрачный.

Может быть, удача все ж таки в конце концов мне улыбнулась. Может быть, я сумел высказать все без остатка.

— Would you like some more coffee? Хочешь еще кофе?

Теперь все утихло. Буря миновала Ветра нет. Или, может быть, я научился двигаться со скоростью ветра, потому и не замечаю его больше.

Любезные читатели, странные читатели. Мы начнем сначала. Мы не сдадимся. Начнем пятый и последний из пяти рассказов. Как хитрые старые гончие на лосиной охоте в Вестманланде — кстати, сезон лосиной охоты в Вестманланде приходится как раз на октябрь, — возьмем след там, где потеряли его, и непременно настигнем окровавленную добычу.

Начнем сначала. С ранней весны 1975 года. Наша история начинается в разгар оттепели. Место действия — Северный Вестманланд.

Бывший учитель неполной средней школы в Вестер-Воле, по имени Ларе Леннарт Вестúн — правда, чаще его звали Куницей, — был отправлен на пенсию досрочно, когда закрыли школу, местную семилетнюю школу в Эннуре, на северном берегу озера Он кое-как сводит концы с концами, в основном за счет продажи меда с пасеки, которого временами бывало по-настоящему много. После развода с женой он живет в небольшой усадьбе, на Мысу, примерно на уровне поселков Вретбю и Будбю, только, понятно, на восточной стороне озера. У него есть маленький садик, картофельное поле, собака. Иногда заезжает родня. Есть телефон, телевизор и подписка на местную губернскую газету. Достойных упоминания связей с женщинами он после развода не имел.

Куница — человек вовсе не старый. Родился он 17 мая 1936 года. Но выглядит гораздо старше своих сорока лет, изнуренный работой, лысоватый, тощий. Очки в тонкой металлической оправе еще усиливают впечатление худобы. Живет он в крайне непритязательных экономических условиях, но это его не волнует, его проблема в другом.

Ниже помещены оставленные им записи. Оставленные, потому что этой весной, в 1975 году, в разгар оттепели, он узнаёт, что до осени ему не дожить. Он смертельно болен — у него рак селезенки, обнаруженный, увы, с большим опозданием, когда опухоль уже дала метастазы.