Не самое отдаленное будущее…

– Папочка, – во мраке спальни послышался детский писк.

Открываю глаза, включаю лампу, щурюсь от света.

– Аделина? У тебя что‑то стряслось? – Сажусь, подоткнув одеяло под грудь и пытаясь прикрыть гениталии. Краем глаза кошусь на жену, ее голая спина торчит из‑под одеяла. Спит она на животе, раскинув в стороны руки и ноги.

Дочка трет кулачком свои карие глазки.

– Уснуть не получается…

Ну, это не самое худшее.

– А овечек считала?

В последнее время она стала плохо спать, но я стараюсь особенно не волноваться. Врач говорит, для ее темперамента это типично, со временем пройдет.

– Да, – кивает малютка. – И пони тоже считала. Одну синюю, одну красную и ту желтую злюку.

– А что, желтая была злюкой? – спрашиваю с серьезным лицом.

– Ага. Она у синей пони печеньку отобрала.

Мама моей крохотульки зашевелилась во сне. Накидываю одеяло на ее голую спину – еще перевернется ненароком.

Гляжу на дочурку. Глазки у нее – точь‑в‑точь мои, и фантазерка она под стать мне. Весьма изобретательный ребенок для своих лет, даже немножечко чересчур. Постоянно вещает что‑то про принцесс, гоблинов и всяких там феечек.

При ней любимый потрепанный мишка. Она носит его везде, куда бы ни направлялась. Ну, разве что кроме школы. Пару раз находил его в собственной «почтальонке», уже в самой школе, когда приходил туда на работу.

– Давай‑ка запремся на кухне, и ты расскажешь мне, что было дальше? – целую ее ручку, пока она не успела ее отнять, и добавляю: – Жди меня там, я скоро приду.

Надо же натянуть хотя бы штаны.

Аделина выходит из комнаты, по пути озираясь то на спящую мать, то на меня, и спрашивает:

– А может, съедим печенюшечку, пока будем болтать?

Маленькая заговорщица. И постоянно думает, чем бы сладеньким поживиться. Папина дочка.

Бросаю взгляд на часы на прикроватной тумбочке. Уже половина первого, а утром в школу вставать. Дочь у нас – первоклашка, а я – ее первый учитель. Не дело пичкать ребенка сладким, тем более посреди ночи…

– Папуль, ну пожалуйста.

Да все я понимаю. Ответственность и прочее… Через шесть часов вставать в школу, а я тут попустительствую сладкоежке. Мамаша меня утром прибьет, но только она и сама бы не устояла против этих коричневых глазок и мишки под мышкой. Скоро вырастет доченька – и поминай как звали.

Терпения ей не занимать. Она выжидает.

– Ну и мне одну захвати. Только выбери самую кроху, крохотную крохотулечку, хорошо? А я скоро буду.

С победной улыбкой дитя направляется на кухню. Похоже, она ни секунды не сомневалась, что я уступлю.

– Крохотулечку, не забудь, – говорю вслед с улыбкой.

Кивнув, она выходит из комнаты. Слезаю с кровати, беру с пола треники.

– Слабак, – доносится сонный голос жены.

– Ой, мы тебя разбудили? – с деланым удивлением спрашиваю я, натягивая треники.

Она переворачивается на спину и закидывает руки за голову, сверкая обнаженным торсом.

– Конечно, – отвечает с блаженной улыбкой.

– Трусиха, – поддразниваю я.

– Лопушок.

Сосредотачиваю взгляд на ее лице, чтобы не отвлекаться. Стоит залюбоваться ее голой грудью, и из комнаты я не выйду.

Одевшись, опускаюсь коленом на край кровати и нежно касаюсь губами жениного лба. Ее губы растягиваются в блаженной улыбке.

Из спальни прямиком иду на кухню и вижу: детеныш застыл с огромным печеньем и мишкой в свободной руке.

– Это называется «крохотная крохотулечка»? – поддразниваю я. Заглянув в холодильник, выуживаю бутыль молока.

Аделина смотрит на меня с шаловливой улыбкой. Из щербатого рта выглядывает кончик языка. Растет наш ребенок не по дням, а по часам!

– Я думала, ты сказал, «большую большулечку».

Хитрушка.

Лэндон

Я стою перед дверью с праздничным тортом в руках. Эллен у нас именинница. Нора уже собралась. Она прощается с Поузи и Лайлой и сует ноги в белые кеды. Кеды вполне спокойной расцветки, а вот носки у нее – чумовые, испещренные маленькими пиццами.

– Готова? – спрашиваю я, опуская торт на красный столик в прихожей, Нора кивает.

После того случая в ванной она не проронила ни слова. Не знаю, как теперь завязать разговор. Я согласился, что не буду пытаться ее изменить, что не буду выпытывать ее тайны и подносить ей сумки. Она много‑много раз повторила, что совершенно для меня не годится, а стать такой, какая мне нужна, у нее не получится.

Да откуда ей знать, кто и насколько мне подходит? Я и сам‑то понятия не имею.

Я знаю одно: мне с ней хорошо и хочется продолжить знакомство. Мы не будем спешить, ни к чему. Это как распаковывать лучший подарок – его всегда оставляешь под конец.

Подхватив со столика торт, выхожу в коридор, жму на кнопку. В гробовой тишине с мерным гулом ползет в нашу сторону лифт.

Открываются двери, и мы входим. Нора придвигается к дальней стене – в кабинке тесно.

Стараюсь не встречаться с ней взглядом. Я чувствую, что она смотрит, но не жаждет общения – наговорилась сегодня.

Я, конечно, держу торт, но в ладонях болезненно пусто. Руки жаждут чего‑то другого. Может, им хочется Норы? Такое чувство, что когда она рядом, мое тело живет собственной жизнью.

Нора подносит пальцы к кончику своей косы, и я поднимаю на нее глаза. Только сейчас я заметил, что мы вошли, а лифт не тронулся. Не знаю, сколько мы так простояли.

Нора глядит на меня, словно изучает, словно старается докопаться до тайного шифра, подобрать ко мне ключик.

Меня подмывает сказать, что не я здесь секретничаю и нечего меня расшифровывать.

Вспомнилась прошлая ночь, когда мы остались с Дакотой вдвоем. У меня ничего не вышло, и я чувствовал себя виноватым. Помню, как был потрясен, когда зашел в ванную и никого там не обнаружил – бывшая смылась из дома по пожарной лестнице. Всего‑то день прошел, а я уже с Норой и хочу узнать ее поближе.

Мне, видимо, тоже есть что скрывать.

– Он что, сломан? – спрашивает Нора, и меня на мгновение охватывает паника – мелькнула мысль, что она имеет в виду мой неисправный член.

Поняв, что она говорит про лифт, я чуть не прыснул от смеха.