Иван Кальберак

Венеция не в Италии

Ivan Calbérac

VENISE N'EST PAS EN ITALIE

© Editions Flammarion, Paris, 2015

© Издание на русском языке, перевод на русский язык. Издательство «Синдбад», 2018.

Понедельник 12 марта

Мы с мамой обедали. В этот раз она приготовила мне салат из редиски с маслом и эскалопы из индейки с рисом в грибном соусе – одно из моих любимых блюд. Мы ели молча, сидя друг против друга. Я думал об одной девочке, с которой был незнаком: я слышал, как во дворе лицея она говорила, что ведет дневник. Это заставило меня задуматься. И вот, сидя напротив мамы и жуя эскалоп, я вдруг заявил, что люди, которые ведут дневник, придают своей жизни слишком большое значение. Мама посмотрела на меня и с необычной для нее мягкостью заметила, что, если я сам не буду придавать значения своей жизни, для кого же тогда она будет иметь значение? Я почувствовал себя идиотом: моя мама не любит умных разговоров, она совсем не интеллектуалка, но тут, должен признать, она положила меня на обе лопатки. И в среду после обеда, когда в у нас лицее не было уроков, я отправился на улицу Дорэ в книжный магазин и купил эту красивую тетрадь, в которой сейчас пишу авторучкой «уотерман» – эти ручки в какой-то момент всегда протекают и пачкают вам пальцы чернилами. А ведь ручки «уотерман» вроде бы лучшие из всех. Не считая ручек фирмы «Монблан», но это совсем другая ценовая категория: за такие деньги можно купить скутер. Кроме того, я уверен: эти ручки в итоге тоже протекают, пусть и не так быстро.

Ничто не вечно – таков закон природы. Сначала у вас ломаются авторучки, а потом однажды вечером умирает бабушка. Звонит телефон: это мама, она сегодня не придет домой, потому что бабуля только что покинула нас. Звонок был обыкновенный, такой, как всегда, но, когда разговор заканчивается, ты чувствуешь себя совсем другим человеком, наступает какая-то особенная тишина, неподвижная и бескрайняя, как поверхность озера ночью, и ты думаешь: смерть – это когда смолкает шум. Одним словом, ничто не вечно, поэтому в идеале ни к чему не следовало бы привязываться, тем более к своим письменным принадлежностям. Но я хотел поговорить совсем не об этом. Первая тема, к которой я должен обратиться, – это Полин, потому что, если честно, я все время о ней думаю. Она в предпоследнем классе, у нас в лицее их девять. Было бы просто гениально, если бы мы с ней оказались одноклассниками, но, согласно статистике, шансов на это было немного. К тому же я учусь в выпускном, потому что я на полтора года старше ее. А значит, чтобы мы оказались в одном классе, мне пришлось бы остаться на второй год, но и тут у нас был бы только один шанс из девяти. Так или иначе, если я останусь на второй год, родители меня убьют. Без преувеличения.

Я познакомился с Полин в гостиной для девочек. Когда я говорю «познакомился», то имею в виду, что вначале просто взглянул на нее, но иногда этого бывает достаточно, чтобы изменить всю вашу жизнь. Я играл в пинг-понг – нам разрешают играть с двенадцати до двух часов дня, а я обожаю пинг-понг, я был чемпионом департамента Луарэ в командном зачете, я могу играть часами подряд и не уставать, а когда занимаешься чем-нибудь без передышки, так или иначе приобретаешь класс. Короче, я играл партию в пинг-понг не помню с кем, и шарик пролетел у меня над головой, или я упустил его. Я обернулся и увидел девочку лет пятнадцати, с темными волосами и темными глазами, в джинсах и полосатом джемпере-тельняшке с большими пуговицами на боку, на плече и на шее; она опустилась на колени, подобрала шарик и встала. Мне она сразу показалась красивой. Когда она не улыбается, в лице есть что-то сухое, почти что неприятное, но от улыбки оно словно оттаивает. У меня было впечатление, что я знал ее всю жизнь, наверно, это и есть любовь – когда незнакомый человек вдруг становится близким и родным. Вроде как услышать впервые по радио какую-нибудь песню – и сразу почувствовать, что эта песня теперь будет с тобой всегда, что ты ее запишешь, будешь делиться ею с друзьями, будешь слушать ее еще сто лет спустя: для тебя все это ясно и очевидно, но объяснить причину ты не можешь. Вне всякого сомнения, Полин присутствовала в моей жизни и раньше, только вот где она была, я не знаю.

Она отдала мне шарик, тут не из чего было раздувать целую историю, но это мгновение запечатлелось во мне навсегда. И пусть с этих пор, как говорит моя мама, много воды утечет, я знаю, что буду помнить его даже на смертном одре. Впрочем, я буду помнить его в любом случае, как и все остальное. У меня суперпамять, и я говорю об этом не для того, чтобы похвастаться: такое свойство мало у кого вызывает зависть. Девчонки, например, далеко не в первую очередь обращают внимание на то, какая у парня память. Мне не приходится заучивать коды, номера телефонов, дни рождения, я их запоминаю моментально… Так же как названия фильмов и фамилии в титрах – не знаю даже, как все это помещается у меня в голове. Но, надо думать, придет время, когда я не буду все помнить так четко, как сейчас, говорят ведь, что рано или поздно у человека начинает улетучиваться из памяти то одно, то другое – вроде как из авторучки рано или поздно начинают вытекать чернила, ну вот, когда из моей головы улетучатся цифры и фамилии, события и места и, что еще хуже, образы и чувства, останется только лицо Полин, протягивающей мне шарик для пинг-понга. И тогда я смогу закрыть глаза и умереть.

Среда 14 марта

Надо придумать повод с ней заговорить. Вряд ли возможно поцеловать девчонку, если ты не обмолвился с ней ни словом. Кое-кому это удается, но должен сразу сказать: у меня не тот разряд. Когда я куда-то иду с Пьер-Эмманюэлем – он мне не то чтобы друг, а скорее, приятель, с которым я играю в теннис, – то замечаю, как девчонки украдкой на