Осенний день был таким солнечным и безветренным, что просилось слово «умильный». Полинина машина ползла по Мясницкой, известной своими пробками. Мясницкая – особенная улица, она как прелестное помещение, заставленное антиквариатом. Дома стоят вплотную друг к другу, как шкафы, что знаменитый чайный магазин Перлова, что угловой «Фарфор», что Почтамт… Нет ощущения улицы, скорее прекрасной захламленной комнаты, а небо над головой похоже на расписной потолок. Пробки – дело обычное, они в тягость где угодно, но на Мясницкой они радостны, как толчея в музее.

Светофор переключился, а Полина все сидела в своем «Мерседесе», не раздражаясь, что машина не движется, а радуясь солнцу и разностильным домам. Немытая девушка хотела сунуть какой-то листок в приоткрытое окно, а когда Полина, нажав кнопку, помешала ей, подсунула его под дворник.

Машина наконец тронулась с места. Полина свернула в Милютинский переулок и припарковалась у светло-зеленого доходного дома конца XIX века с изобилием белых балясин. Во времена постройки он, вероятно, выглядел купеческим китчем, но теперь смотрелся как чудом сохранившийся антикварный дух истинной Москвы.

Вынув из-под дворника листок, она обомлела. Дешевая глянцевая бумажка зазывала в страховое общество, обещая неуязвимость перед временем и буквально всеми жизненными напастями. Название выглядело полной ахинеей: «Женщины за гранью». Какие женщины, за какой гранью? Но главное – в качестве адреса шарашкиной конторы стоял номер ее дома – Милютинский, 3 и номер ее собственной квартиры, которую они с мужем купили полгода назад! Там еще шел ремонт, Полина и ехала, собственно, чтобы завезти рабочим серо-голубые в белых цветах обои, которые вкупе с массивными лепными карнизами должны были придать гостиной облик истинно московского «разлаписто-развесистого» уютного и чуть мещанского интерьера.

В сумрачном подъезде сидел охранник.

– Здравствуйте, Полина Альфовна, вас уже ждут.

– Здравствуйте, – ответила она, не очень поняв, кого имел в виду охранник. Не рабочих же, которые приходили каждый день?

Она поднималась пешком на третий этаж, думая, почему в листовке оказался ее адрес. А вдруг эта шарашка по нему уже зарегистрирована? Дверь в квартиру была заперта. Полина вошла и увидела, что рабочих нет. Значит, запили… Прошла в огромную гостиную, размышляя, где найти место почище, чтобы положить дорогие обои.

В коридоре, заставленном стремянками, послышались шаги. «У меня уже глюки», – мелькнула мысль, и тут же она чуть не вскрикнула от ужаса – в кирпичном проеме возник приземистый мужчина в сером плаще.

– Какого черта вы тут…

– Не пугайтесь, Полина Альфовна, – произнес мужчина, от чего Полина похолодела: аферисты не просто тиснули в листовке ее адрес, но, похоже, решили реально захватить ее квартиру. Уже и имя разузнали.

– Я вообще-то не пугливая, – произнесла она тем не менее. – Но все-таки, какого черта вы ошиваетесь в моей квартире?

– Вас поджидаю, – ответил мужчина. – У меня к вам дело.

– Вы один или вас тут целая шайка? – Полина пыталась собраться с мыслями.

– Один, как всегда… Но дело у меня важное, и наша встреча должна была произойти здесь. То, что эту квартиру купили именно вы, Полина Альфовна, отнюдь не случайно. Я обнаружил в квартире письма, которые вам несомненно будут интересны. Переписка вековой давности между тремя подругами.

– Хватит нести чушь! Тут были голые стены после реконструкции дома. Что вам надо?

– Только чтобы вы выслушали меня и задумались о своем предназначении.

– Вот как? Достаточно банально, должна сказать.

– Не спешите с выводами, Полина Альфовна. Вы умная женщина…

– А вы откуда знаете?

– …и я к вам отношусь с глубоким уважением, несмотря на вашу реакцию, вполне, впрочем, объяснимую. Позвольте пригласить вас выпить кофе где-нибудь неподалеку, и вы поймете, надеюсь, почему я пришел и почему под дворник подсунули листок, который вы только что выбросили.

Полина даже не спросила, откуда мужчина знает и это, ей стало интересно. Рабочие все равно запили, обои она уже принесла… Да и вид у пришельца больно благообразный, не похож на злодея… Главное – из квартиры его выдворить.

– Ну что же. Кофе выпить можно…

– Вот и хорошо. – Незнакомец направился к двери. Полина последовала за ним и, заперев с облегчением дверь, стала спускаться по лестнице, а тот продолжал:

– Тут рядом есть кафе, уверен, вам понравится. Там замечательно готовят баранину, при этом торгуют всем подряд, и модемами, и майками. Но особенно хороши десерты…

Мужчина продолжал бубнить, а Полина, идя следом, рассматривала его. Серый плащ, старомодный, габардин, что ли? Странная черная мягкая шляпа, которые в Москве носили, наверное, еще в войну.

Тем временем они свернули с залитого солнцем Милютинского на Мясницкую, затем в переулок и сели в маленьком кафе, полном хлама, с разномастными стульями, допотопной вешалкой у входа и сладко-душноватым запахом. В углу почему-то стоял батискаф.

Полина, всегда крайне чувствительная к таким прикольным деталям, сейчас их не замечала и лишь смотрела на тоненькую пачку писем, которую незнакомец, вытащив из кармана, теребил в руках.

– Десерты тут, как я уже сказал, отменные. Вам, как я понимаю, двойной эспрессо? Без молока и сахара?

– Угу, – кивнула Полина, не сводя глаз с писем.

Они были пожелтевшие, с потертыми сгибами, как водится, почерк был явно женский, вышедший из-под гусиного пера.

– Прочтите хотя бы эти два, – сказал незнакомец, передавая ей пачечку и ткнув пальцем в первое письмо.

«Дорогая моя Pauline! – Полина вздрогнула от собственного имени, написанного много лет тому назад затейливыми латинскими буквами. – Мужа моего, Nicolas, по службе переводят в Лондон. Мне тоскливо от мысли, что мы с тобой теперь можем и не свидеться, я не тешу себя надеждой, что ты приедешь ко мне, хорошо зная твою любовь к поместью и нелюбовь к путешествиям. Мне горько, что я изменяю нашему общему делу, задуманному тобою так давно, что ты сумела и меня убедить в его государственной необходимости. Но слишком много причин моему отъезду. Открою тебе тайну, которую храню в душе уже больше года. Помощник мужа моего, коего ты встречала мельком, молодой дворянин Дмитрий завладел моим сердцем. Я сгораю от любви к нему, а Nicolas, известный нам обеим своим снисхождением к моим слабостям, берет его в Лондон. Ведь ты же не осудишь меня, Pauline, за страсть, что сжигает меня? В Дмитрии столько благородства, искренности. Я буду гулять в Лондоне по знаменитому английскому парку, украдкой встречаясь с ним. Буду искать утешения в новой мануфактурной лавке Harrods, в которой, говорят, изрядно колониального товара…»