С детства любому известно,

Как умирает звезда:

Становится скучно и пресно

Ей в небе ночном – и тогда

Срывается росчерком света

Она – что за блажь! – с высоты,

Чтоб магией тайной, запретной

Чужие исполнить мечты.

Кому-то подарит надежду,

Кому-то – богатство и власть,

Исполнит желания, прежде

Чем камнем никчемным упасть.

Растратит свой свет без остатка,

Погаснет… эх, что горевать —

Упавшей звездой быть несладко.

…Но если песчинку поднять,

То можно вложить в неё силу,

Заботу, любовь, доброту, И, в небо ночное подкинув —

Зажечь молодую звезду.

Город мертвеет за час до восхода – обесцвеченный, обессиленный, неподвижный.

Стены домов сереют и становятся на вид ломкими, как старые газеты; кажется, тронь – и зашуршат, и сомнутся от одного прикосновения. Парк напоминает аккуратную детскую поделку – листья-конфетти, плоские стволы из картона, проволочки-ветки… Небо – стеклянная крышка, расписанная белой гуашью.

Если в это время взглянуть на улицы с высоты, можно легко заработать головокружение от ложного чувства всесилия – таким искусственным выглядит всё вокруг. Хочешь – играй себе, точно с кукольным домиком, хочешь – сломай.

Восточная окраина города задирается к небу холмом. Заброшенная обсерватория прилепилась к пологому склону у самой вершины. Асфальт на площадке перед заколоченными дверьми иссечён глубокими трещинами, и сквозь них прорастает колючая сизая трава. Фонтан отключён уже лет двадцать, и нос у каменного дельфина отбит, зато деревянные лавочки по периметру почти целы, даже голубая краска сохранилась. Правда, одну лавочку кто-то вместе с креплениями выворотил из асфальта и отволок в сторону, почти на самый обрыв.

Говорят, что отсюда лучше всего видно, как перед рассветом игрушечный город начинает оживать. Говорят, что здесь часто видят влюблённых, романтиков и детей…

Но сегодня восход встречают чудовища.

С виду они, конечно, выглядят как люди.

– Уже ушёл? – спрашивает чудовище, похожее на старшеклассницу. У неё жёлтые волчьи глаза и нервные пальцы, все в пятнышках от шариковой ручки.

– Нет. Прощается с ней. Думаю, уже скоро, – отвечает чудовище, немного похожее на финансового директора корпорации. Если бы, конечно, были директора такие высокие, по-бойцовски жилистые и гибкие, если бы они красили волосы в синий цвет и собирали в низкий хвост на затылке…

Когти на руках в образ директора не вписываются никак.

Но костюм – точь-в-точь финансистский.

Чудовище, похожее на старшеклассницу, нервно передёргивает плечами:

– Поверить не могу, что решилась на это… Сколько нам осталось? Год, два?

– Полагаю, так. Не более двух с половиной, – кивает чудовище, похожее на финансиста. Светлеющее небо отражается в его глазах – тёмно-вишнёвых, с точечно-узким зрачком. – Итак, договор вступает в силу?

– Да, – вроде-бы-старшеклассница отвечает без колебаний. – Давайте в последний раз уточним условия, чтобы не осталось недомолвок. Вы, князь, помогаете мне провести мою подругу по ступеням взросления – развитие инстинктивного понимания, действия в стрессовой ситуации, принятие себя, умение предугадывать последствия и брать ответственность за неверные решения, и, наконец, осознанное возвращение к выбранному пути. В свою очередь я поверну колесо судьбы так, что у вашего друга появится шанс.

– Колесо судьбы?..

– Это метафора.

– Шанс – тоже метафора?

У неё дёргаются уголки губ:

– Нет. Шанс вполне реален. Я… дорого за это плачу, поверьте.

– Но гарантировать ничего не можете, верно я понимаю?

– Верно, – соглашается она виновато. Будто действительно старшеклассница отчитывается. – Пророчества – не арифметические задачки, где верное решение только одно. Слишком многое зависит не от меня. Я могу спрямить пути, сделать какой-то из них более удобным… Но когда это люди выбирали самый удобный путь?

Чудовище, похожее на финансиста, смеётся – точно отпускает что-то.

Нервные пальцы вроде-как-старшеклассницы расслабляются. Она растерянно трёт маленькое чернильное пятнышко на запястье, но только размазывает ещё сильнее.

– Так или иначе выбора у нас нет, – резюмирует чудовище в деловом костюме. – Если мы не сумеем «найти звезду», как вы говорили…

– «Зажечь звезду», князь.

– Прошу прощения за неточность, эстаминиэль. Итак, если вовремя не «зажечь звезду», то через два года нам придётся трудно. Постоянный портал на тонкий план, кто бы мог подумать… Если бы не услышал об этом от пророчицы, то не поверил бы.

Она медленно вытягивает нитку из рукава – то ли нервный жест, то ли неосознанная игра на ассоциациях.

Мойры, нити и ножницы.

– Спасибо за доверие, князь.

– Не стоит благодарности, – склоняет он голову. И потом, после бесконечно долгой паузы, добавляет негромко: – Откровенно говоря, я считаю, что должен помочь вам, даже если у… у моего друга не останется шансов.

– Они будут, – твёрдо обещает чудовище, похожее на старшеклассницу.

Глаза вспыхивают уже не волчьей – солнечной желтизной, а через секунду над горизонтом показывается край настоящего светила – болезненно яркий, и сухая газета домов вспыхивает…

Не сгорает. Оживает.

Становится чем-то настоящим.

– Будет жарко.

– Я тоже так думаю, князь.

О, эта странная песня вдали…

Так море тоскует в закатный час,

Когда у причала стоят корабли,

И грустные пары танцуют вальс.

Дивная песня, голос морской,

Зов, что приходит из синих глубин…

Голос, что просит: останься со мной,

Ты – я ведь знаю – устал быть один.

Ты потерял и дорогу, и кров,

Ну же, не бойся, следуй за мной!

Здесь, среди сонных подводных лесов,

Ты обретёшь долгожданный покой…

– А что ты всю дорогу напеваешь?

Этна лениво потянулась, насколько позволяло кресло.

Зевнула.

Почесала нос.