«Люди умирают от голода так же незаметно, как облетают осенние листья», — эта мысль преследовала Айрин О’Келли, пока она шла по вязкой дороге под зловещим навесом из туч.

Ветер трепал залатанный подол ее платья, грязь холодила босые ноги. Глаза Айрин были почти такого же цвета, как зеленый мрамор Коннемары[1], но соломенные волосы потускнели, а осунувшееся личико напоминало лисью мордочку.

Она вспоминала тот страшный день, когда картофельное поле вдруг превратилось в отвратительную зловонную массу. То же самое произошло с уже выкопанными клубнями: годовой запас картофеля исчез на глазах. Брайан О’Келли, отец Айрин, в ужасе бросился к соседям, у которых случилось то же самое, а после они узнали, что бедствие охватило всю Ирландию. Так к ним пришел голод[2], унесший жизни матери Айрин и ее младших братьев.

Они остались вдвоем с отцом, обвинявшим себя в том, что он не сумел спасти семью, хотя ему неоткуда было взять денег на покупку хлеба или «индейского зерна», как ирландцы называли привезенную из Америки кукурузу.

Возможно, кто-то поразился бы, узнав, что Айрин О’Келли идет… в школу. Занятия на лужайке под открытым небом проводил местный католический священник отец Бакли с ярко-рыжими, как морковь, волосами и прозрачными, словно вода, глазами. Как и другие ученики, Айрин продолжала посещать школу не из желания овладеть знаниями, а потому, что после занятий священник, случалось, давал им какую-нибудь еду. Иногда это был суп из крапивы с ничтожной добавкой жира, порой — лепешки из кукурузной муки и жмыха.

Добравшись до школы, она заняла место на поляне и приготовилась слушать отца Бакли. У нее не было ни бумаги, ни перьев, она надеялась только на свою память. Айрин замечала, что с каждым разом учеников в школе становится все меньше, несмотря на то, что сюда приходили подростки и дети из трех или четырех деревень.

После уроков и раздачи еды отец Бакли поманил ее к себе, и когда она подошла, приветливо заговорил с ней.

— Как дела у отца, Айрин?

— Он почти не встает.

— Что ты намерена делать, когда он умрет?

Вопрос не вызвал удивления: Айрин давно не питала лишних надежд и привыкла называть вещи своими именами.

— Не знаю. Возможно, отправлюсь в город.

— Зачем? Там все равно нет работы, — заметил священник и спросил: — У вас с отцом не осталось родственников?

— Нет, никого.

Отец Бакли достал клочок какой-то газеты и протянул ей.

— Прочти.

Айрин пробежала статью глазами. В ней говорилось о хлопкоочистительном станке, отделявшем хлопковое волокно от семян, который применялся на американских плантациях.

Она непонимающе взглянула на священника, и тот сказал:

— Это статья из газеты «Промышленный фермер». Обрати внимание на высказывания плантаторов о машине. Среди них есть некий Уильям О’Келли, владелец большой хлопковой плантации и имения Темра в графстве Южная Каролина. Он вам случайно не родственник?

— Не думаю. Отец никогда об этом не говорил. Да и откуда у нас родственники за океаном?

— И все-таки прочитай ему заметку.

Айрин догадалась, что имел в виду отец Бакли. За минувшее десятилетие тысячи ирландцев покинули страну и отправились в Америку. Однако Брайан О’Келли никогда не заикался об этом, и она понимала, почему. Чтобы купить билет на судно, нужны деньги, взять которые было негде.

— Хорошо, — сказала она, зажав бумажку в кулаке.

— Темра[3], — задумчиво произнес священник, — придумать такое название мог только ирландец, причем не просто образованный, но помнящий о своих корнях.

Возвращаясь обратно, Айрин поймала себя на мысли, что ей не хочется идти домой. Ей было бы легче сидеть на берегу, глядя, как волны лижут каменную отмель, чем видеть умирающего отца. И все же она ни на минуту не замедлила шаг.

Айрин шла по мягкой торфяной почве, не глядя под ноги. На острове не было ни ядовитых насекомых, ни змей, согласно легенде, изгнанных из Ирландии святым Патриком. В этих краях не водилось иных животных, кроме мелких грызунов, что лишало ирландцев возможности добывать пропитание на охоте.

Бросив рассеянный взгляд на пустой огород, Айрин вошла в дом. Заслышав шаги, отец повернулся и посмотрел на нее. Его глаза казались бесцветными, а некогда ржавая щетина поседела: голод высосал из Брайана О’Келли и силы, и краски. Когда Айрин протянула ему кусок лепешки, он сказал:

— Мне не хочется. Съешь сама.

— Я не голодна, — солгала она и развернула помятый клочок бумаги, который неизвестно какими путями пересек океан. — Отец Бакли сказал, чтобы я прочитала тебе заметку, напечатанную в газете.

Брайан закрыл глаза. Айрин не знала, можно ли истолковать это как согласие, и все же начала читать. Когда она умолкла, отец не проронил ни слова.

— Священник спрашивал, не родственник ли нам этот Уильям О’Келли?

Брайан долго молчал. Он не шевелился, и Айрин подумала, что отец спит. Когда она тихонько поднялась с места, он вдруг открыл глаза и промолвил:

— Возможно, это мой брат.

— Брат? — Айрин опустилась обратно на скамью. — Ты никогда не говорил о брате!

— Это давняя история, — тихий голос Брайана был похож на шуршание ветра в зарослях вереска. — Когда мне было пять лет, моя мать ушла из дому с чужим мужчиной. Она взяла с собой моего младшего брата, который был еще грудным. Меня отец ей не отдал; позже он снова женился, и у меня появилась мачеха.

— Она дурно обращалась с тобой?

— Вовсе нет. Она была хорошей женщиной, и я называл ее матерью. Бриджит, моя настоящая мать, так и не вернулась, а с ней исчез и Уильям. Отец считал, что они давно погибли, но возможно, их ждала иная судьба. Тогда, как и в нынешние времена, многие ирландцы уезжали за океан. Хотя, вполне вероятно, это просто совпадение.

— Думаю, да, потому что здесь написано, что этот Уильям О’Келли — богатый плантатор.

— Прошло больше сорока лет — за такой срок могло случиться все что угодно, — заметил Брайан и с неожиданной твердостью добавил: — Надо бежать отсюда. Здесь поселилась безнадежность. Надолго, если не навсегда.