Посвящается Андреа, Лукасу и Перл

У меня только что родилась новая теория вечности.

Альберт Эйнштейн

Я знаю, что некоторые из вас, читающих эти строки, убеждены, будто никаких людей нет, но я утверждаю, что они есть на самом деле. Для тех, кто не в курсе: человек, сам себя называющий Homo sapiens, — это реально существующая двуногая форма жизни со средним уровнем интеллекта, ведущая изрядно затуманенное самообманом существование на небольшой, покрытой водой планете в довольно пустынном уголке Вселенной.

Остальным (и тем, кто послал меня сюда) скажу, что во многих отношениях пресловутые сапиенсы целиком и полностью подтверждают ваши самые причудливые о них представления. На первый взгляд их внешность вам безусловно покажется омерзительной.

Одни только лица — средоточие всевозможных жутких странностей. Выпуклый нос посередине, тонкокожие губы, примитивные наружные органы слуха, называемые ушами, крошечные глаза и совершенно бесполезные брови. Чтобы осмыслить и принять все это, требуется немало времени.

Поведение и обычаи людей также поначалу кажутся нелепыми и непонятными. Говорят эти существа совсем не о том, что их действительно волнует, и я мог бы написать девяносто семь томов о тамошних понятиях «стеснительности» и «дресс-кода», но это ни на шаг не приблизит вас к пониманию людей.

Да, и не будем забывать об их «способах достижения счастья», на самом деле приносящих несчастье. Это бесконечный список. Он включает: хождение по магазинам, просмотр передач по телевизору, поиск работы получше и дома побольше, сочинение полуавтобиографических романов, возню с детьми, придание своей коже чуть более молодого вида и смутную веру в то, что во всем этом есть смысл.

Что было бы смешно, если бы не было так грустно. Но, находясь на Земле, я открыл для себя человеческую поэзию. Их поэтесса, одна из самых лучших (по имени Эмили Дикинсон), написала: «Возможность — идеальный дом».[1]Предлагаю вам побаловать себя и последовать ее примеру. Давайте уберем все заслоны на пути нашей мысли: то, что вам предстоит прочесть, требует отказа от предвзятости ради понимания.

И давайте подумаем вот о чем: может, в человеческой жизни все-таки есть смысл? И что если — уж извините — жизни на Земле стоит не только опасаться и посмеиваться над ней? Может, ее и правда есть смысл беречь?

Некоторые из вас, наверное, уже знают, что я сделал, но никто не понимает зачем. Данный документ, или руководство, или отчет — называйте, как вам угодно, — все объяснит. Прошу вас, прочтите эту книгу беспристрастно, а потом решайте сами, какова истинная ценность человеческой жизни.

Да будет мир.

Итак, что это перед вами?

Готовы?

Хорошо. Дышите глубже! Объясняю.

Эта книга, вот эта самая книга написана здесь, на Земле. Она о смысле жизни и его отсутствии. О том, каково убивать и каково спасать. О любви, о мертвых поэтах и об арахисовой пасте из цельного ореха. О материи и антиматерии, обо всем и ни о чем, о надежде и о ненависти. О женщине-историке по имени Изабель (сорок один год), ее сыне по имени Гулливер (пятнадцать лет) и гениальнейшем математике в мире. Одним словом, это книга о том, как становятся человеком.

Но для начала констатирую факт: сам я человеком не являюсь. В ту первую ночь, на холодном ветру и во мраке я вообще не имел с данными существами ничего общего. До того как на заправке мне попался на глаза «Космополитен», я даже не видел человеческой письменности. Допускаю, что и для вас эти строки могут оказаться первым знакомством с ней. Чтобы дать вам представление о том, как люди обрабатывают информацию, я создал эту книгу на земной манер. Я употребляю здесь человеческие слова, напечатанные человеческим шрифтом в типичной для речи людей последовательности. Учитывая вашу способность почти мгновенно переводить даже самые экзотические и древние лингвистические формы, полагаю, что вы без труда всё поймете.

Подчеркиваю еще раз: изначально я не был профессором Эндрю Мартином. Я был таким же, как вы.

А «Эндрю Мартин» — это лишь моя роль. Легенда. Мне следовало притвориться им, чтобы исполнить миссию. Отправной точкой миссии стало похищение и смерть профессора. (Понимаю, это наводит на мрачные мысли, поэтому не стану больше упоминать о смерти, по крайней мере на этой странице.)

Главное: сорокатрехлетний математик, муж и отец, который преподавал в Кембриджском университете и последние восемь лет жизни посвятил решению математической задачи, до тех пор считавшейся неразрешимой, — это был не я.

До путешествия на Землю у меня не было каштановых волос, которые сами ложатся на косой пробор. Я не имел своего мнения ни о «Планетах» Холста,[3]ни о втором альбоме Talking Heads и вообще не имел никаких представлений о музыке. По крайней мере, не мог их иметь. Как я мог считать, что австралийское вино по определению хуже того, которое производят в других регионах планеты, если в жизни не пил ничего, кроме жидкого азота?

Являясь представителем постматримониального вида, я, разумеется, не мог ни ранить равнодушием жену, ни приударять за одной из своих студенток, ни выгуливать английского спрингер-спаниеля — одного из мохнатых домашних божков, именуемых собаками, — чтобы под этим предлогом улизнуть из дома. Книг по математике я тоже не писал и не настаивал, чтобы издатели брали фотографию автора, на которой автору лет на пятнадцать меньше.

Нет, этим человеком я не был.

Он не вызывал у меня ни малейшей симпатии. И тем не менее он был реален, как вы и я, — настоящее млекопитающее, с диплоидным набором хромосом, эукариот и примат, который до полуночи сидел за письменным столом, таращился в экран компьютера и пил черный кофе (о кофе и моих с ним злоключениях я расскажу чуть позже). Организм, который мог вскочить, а мог и не вскочить со стула, когда свершилось открытие и его мысль достигла пределов, до каких ни одна другая человеческая мысль прежде не добиралась, — пределов познания.

А вскоре после прорыва его забрали кураторы. Мое начальство. Я даже встретился с ним — буквально на секундочку — для считывания, впрочем, далеко не полного: только физического, не ментального. Понимаете, можно клонировать человеческий мозг, но не то, что в нем хранится. Ну разве что частично. Так что многому пришлось учиться самостоятельно. Я прибыл на планету Земля сорокатрехлетним новорожденным. Позднее я жалел, что не познакомился с профессором Мартином как положено: такое знакомство мне бы очень помогло. Прежде всего он мог бы рассказать мне о Мэгги. (Ах, если бы он рассказал мне о Мэгги!)