Павел Кожевников

Война — не прогулка

Марш, марш — это идут солдаты. Выбивают солдатские сапоги пыль из дороги. Далеко их занесло от дома, аж через океан махнули: из Америки, да во Францию. Идут американцы по Франции, удивляются. Широко глаза раскрыли, головами вертят, всё им тут внове, всё непривычно. И деревья другие, и поля, и леса, и реки. Городки — так вообще, как из сказки, словно с картинки сошли.

Шёл среди прочих капрал Вилли Харрис. Жил до Войны Вилли в Техасе, крутил быкам хвосты, объезжал лошадей, да прочим фермерским трудом занимался. У местных девиц в большом почёте ходил и считался первейшим женихом в своём родном городке Такседо. И вот, идёт он по Франции со своими товарищами. Гордится собой Вилли и другие солдаты тоже гордятся: как никак они все добровольцы, сами пришли на войну, спасать французов от немцев.

Вот подходят они к деревушке. «Ну, здесь точно отдохнём!» — думает Вилли, «Ох и обрадуются, наверное, французы-то нашему приходу! Думается мне, должны они нам за наше благородство по бочонку бурбона выставить, да закуски без счёту. И девицы местные наверняка к своим спасителям благосклонны будут!». Идёт так капрал, мечтает, а тем временем отряд уж и в деревню зашёл. Только вот не встречают тут героев цветами. Вообще их никто не встретил. Как занимались жители своими делами, так и продолжили. Лишь один дед, старый престарый, сидел на крыльце, курил трубку, да смотрел на колонну солдат. И было в том взгляде что-то, что навевало тревогу, только вот что — не ясно. А меж тем, команды на привал не дали, так и прошёл отряд мимо, ни девиц им не досталось, ни бурбону. «Ишь, какой неблагодарный народишко эти французы!» — подумал Вилли, выходя за околицу, «Ну и чёрт с ними, зато дома как героя встретят!» — решил он себе и пошёл дальше.

А меж тем, идти им осталось совсем не долго. Вот уже показалась река Марна, на берегах которой французы с союзниками на днях, 20 июля, нанесли немцам первое крупное поражение в этой войне, выбив их на старые, ещё с весны оставшиеся позиции. И отряд, в который входил Вилли со своим отделением, должен был влиться в намечающееся на днях контрнаступление и отогнать немцев ещё дальше от Парижа.

Добрался американский отряд до позиций. А вместе с ним и Вилли, конечно же. Только они разместились, и двух дней не прошло, как пришёл приказ идти в наступление. Первый это бой у капрала. Да и у всего отряда тоже. Храбрятся солдаты, шутят: «Жалко нам даже бошей!», «Погоним их до Берлина» и прочее в том же духе. Тут встаёт лейтенант О’Райли, взводный командир Вилли. Не особо его любили солдаты: франтом считали и снобом. Сами судите: всегда чисто выбрит, опрятен, будто шагнул к ним с плаката, в общем, интеллигентишка. Вечно муштрует, требует, чтобы форму содержали в порядке. Солдаты же все парни простые, кто с завода, кто из деревни, неприятен им лейтенант, но что тут поделать? Служба. Крикнул О’Райли взводу: «Хватит хихикать! В атаку!», и первым рванул из окопа. За ним ломанулись солдаты. Побежал со всеми и Вилли.

Бежит он, а вокруг не пойми что творится. Кто-то кричит, кто-то стреляет, а кто-то упал убитым. Боится Вилли, палит в белый свет, как в копеечку, а до немецких траншей ещё ох не близко. Тут заговорили с той стороны пулемёты. Стали солдаты валиться, как трава на покосе. Увидел Вилли воронку от взрыва и нырнул в неё рыбкой, а там лужи после дождя и смрад стоит как на бойне. Не обратил он на это внимания, не до того, страшно. Нырнул в грязно-красную жижу, прижался к чему-то мягкому и замер, аж дышать перестал. Вот стал свист пуль чуть тише, перенёс немецкий пулемётчик огонь куда-то в другое место. Глядит Вилли, а лежит он в обнимку с мёртвым немцем, а рядом ещё два или три валяются. С криком он выскочил из воронки, побежал, себя не помня, пока не споткнулся и не упал. Вместе с духом земля выбила из Вилли и панику. Обернулся он посмотреть, обо что это он запнулся, глядь, а там лежит лейтенант О’Райли. Пробила немецкая пуля грудь лейтенанту, залила кровью весь китель. Да и у Вилли видок не лучше — весь мокрый, измазанный в кровавой грязи так, что цвет формы и не различить. И лицо тоже чумазое, как у негра, только светлые дорожки от слёз по скулам бегут. «Хорошо, что вы этого не увидите, сэр» — мелькнула мысль в голове у капрала, «Ох вы бы нам за такую неопрятность и всыпали!». А больше ничего он подумать уже не успел: чиркнуло ему по виску страшной болью, сорвало каску, закружило и пришла темнота.

Сорвалось тогда контрнаступление. Шестнадцать дней бились французы с союзниками о немецкие укрепления, пока атака совсем не выдохлась. В том, самом первом, бою полёг весь американский отряд, кроме капрала Харрисона. Контуженного, с воспалением лёгких и страшным жаром его только ночью подобрала медицинская команда и доставила в полевой госпиталь.

Спустя пару дней, Вилли ехал в обозе в тыл. Ехал он через ту же самую деревушку, что они проходили перед боем. И в тот момент, когда мимо проходила колонна свежих солдат, идущих в ту же мясорубку, из которой он только что выбрался, на глаза Вилли снова попался старый француз, которого он видел перед боем. Дед всё так же сидел на крыльце, курил трубку и провожал солдат взглядом. А когда он перенёс взгляд на обоз с мёртвыми и ранеными, Вилли понял, что же его смутило тогда. Дед смотрел на мёртвых солдат, дед смотрел на живых солдат, а разницы между ними не видел. Вот так и понял Вилли, что война — не прогулка. Не романтическое приключение, не пробежка за славой и наградами. Война — это солдатский марш. Тяжёлый, можно даже сказать непосильный. Лежал Вилли в телеге, думал об этом, а мимо шли новые и новые колонны солдат. Закрыл он глаза, чтобы их не видеть, но звук-то остался. Марш, идут солдаты. Марш, стучат сапоги по дороге. Марш, проходит колонна будущих мертвецов. Марш, марш на фарш.