Я вырос в музыкальной семье, поэтому в некотором смысле моя тяга к миру музыки и звукозаписи неудивительна. Мой отец был пианистом-любителем, страстным поклонником Гилберта и Салливана[2], а также выдающимся врачом, мать – профессором и преподавателем игры на гобое в Королевской академии музыки; она играла в различных крупных оркестрах и давала уроки гобоя дома. Пока мы с сестрами росли, в нашем доме на Уимпол-стрит, 57, на углу Нью-Кавендиш-стрит в центре Лондона, всегда звучала музыка.

К четырнадцати или пятнадцати годам я уже брал не только уроки игры на фортепиано, но и кое-какие уроки игры на гобое и контрабасе. Впрочем, несмотря на большую любовь к музыке, моя ужасная лень мешала достичь каких-либо реальных результатов. Я любил музыку моих родителей – и до сих пор с удовольствием могу послушать концерт Корелли[3] для гобоя или оперетту Гилберта и Салливана, – но моей страстью стала вся неклассическая музыка, которую я услышал из американских источников. Я любил бибоп[4] Чарли Паркера и его современников и современный джаз всех видов и в конечном итоге собрал обширную коллекцию пластинок. Я любил народную музыку Вуди Гатри[5], Сиско Хьюстона[6], Ледбелли[7], Сонни Терри[8] и Брауни Макги[9] – и ходил в Dobell’s Record Shop[10] на Чаринг-Кросс-Роуд, чтобы купить то, что, как я теперь понимаю, должно было быть контрабандной оригинальной грампластинкой всей этой замечательной музыки. Я любил R&B и блюз. Мое любопытство к самой Америке (чудесной стране изобилия, как материального, так и художественного, как нам казалось) было сравнимо только с моей любовью к ее музыке. Благодаря ей я взял в руки свою первую гитару и выучил несколько аккордов.

С Гордоном Уоллером, моим другом, мы познакомились в Вестминстерской школе в Лондоне – он любил почти ту же музыку и знал гораздо больше аккордов, чем я. Мы начали петь вместе, играть в пабах, клубах и кофейнях, называя себя (теперь это звучит странно) Gordon & Peter. В конце концов поздно вечером мы устроили шикарную вечеринку в питейном заведении под названием Pickwick. Когда мы играли, к нам подошел человек в очень блестящем костюме, представился Норманом Ньюэллом, менеджером A&R [11] EMI Records, и спросил, не придем ли мы на прослушивание в студию EMI на Эбби-Роуд в лондонском районе Сент-Джонс-Вуд. Мы были взволнованы до смерти. Через несколько дней мы отправились туда, записали несколько песен и стали ждать результатов. К счастью и радости, они предложили нам контракт. Мы его, конечно, подписали.

Норман заказал несколько студийных музыкантов и зарезервировал вторую студию в EMI на дату, что была назначена примерно через месяц. Он обсудил с нами, какие песни мы должны записать. Выбрал несколько композиций, которые мы исполняли в Pickwick, и поговорил с парой авторов. А еще сказал: «Послушайте, если вы знаете какие-нибудь другие хорошие треки, которые могли бы вам подойти, чтобы предложить и записать их, пожалуйста, дайте мне знать. Мы заинтересованы в ваших песнях, которые вы уже играете, но и в новых песнях и новых авторах. Кстати, мы меняем ваше имя на Peter & Gordon, потому что считаем, что оно звучит лучше». Да кто я такой, чтобы жаловаться?

Я и моя сестра Джейн

Именно здесь совпадение сыграло весомую роль в нашей истории. У меня были (и, я счастлив сказать, до сих пор есть) две очень красивые сестры, Джейн и Клэр. Джейн на два года младше меня и на два года старше Клэр, она уже была очень успешной актрисой в Британии, хорошо известной и вызывающей восхищение по сей день. И именно как знаменитость, которая любит музыку, ее попросили пойти посмотреть новую группу, из-за которой визжали все девушки. Группу, которая только что приехала из Ливерпуля и получила свой первый хит. Журнал Radio Times предложил Джейн посетить их выступление в Лондоне, написать рецензию и попробовать понять, из-за чего весь этот шум. Она была в восторге от предложения; она никогда не видела The Beatles, но много читала о них, как и все мы.