Иллюстрации М. Васильевой

Кардинальные преобразования всего уклада российской жизни, которыми начался XVIII век, изменили быт и образ мыслей большинства россиянок.

Иностранцы, побывавшие в Восточной Европе накануне петровских реформ — Самуил Коллинз, Яков Стрейтс, Яков Рейтенфельс,[1] — еще писали о России как стране «теремного затворничества» девушек и женщин, во всем зависящих от отцов и мужей, не имевших права ни показаться на людях, ни проявить как-нибудь свои желания.[2] Но в дневниках и путевых записках тех западных наблюдателей российского быта, которым посчастливилось стать очевидцами решительных действий Петра I, взявшегося, по его словам, за «народное полирование», — отразились совсем иные впечатления.

Немецкий путешественник Г. Шлейссингер, описавший Россию начала XVIII в., назвал «пустой басней» утверждение своих предшественников о том, что русские девушки «вообще не смеют показаться публично». Описывая большой рынок, находившийся перед стенами Московского Кремля, он заметил, что среди торговцев было немало женщин разного возраста. Это подтвердил и чешский иезуит Иржи Давид: «…женщины появляются, где много публики и притом в большом количестве, — записал он, прибыв в Москву в 1699 г. — Сидят на лавках, продают шелка, ленты и так далее, разгуливают в шубах, плавно шествуют в высоких башмаках…»[3]

Стоит, однако, учесть, что эти наблюдения иностранцев фиксировали образ жизни отнюдь не представительниц московской аристократии. Между тем именно им — княжнам и дщерям боярским — пришлось испытать на себе все «прелести» воспитания и времяпрепровождения в недоступных постороннему взору теремах. Поэтому при сопоставлении семейно-бытового статуса женщин допетровского времени и Петровской эпохи большее значение имеет сообщение секретаря австрийского посольства в Москве И. Корба. 1 марта 1699 г., отметил он, на пиру и последовавшем за ним празднике в честь бранденбургского посла впервые участвовали женщины, в том числе «принцесса Наталья» (Алексеевна, сестра царя). Правда, по его же словам, они пока еще только «смотрели на танцы и шумные забавы, раздвинув немного занавеси», разделявшие две комнаты. И все же И. Корб полагал, что «этот день сильно ослабил суровость обычаев русских, которые не допускали доселе женский пол на общественные собрания и веселые пиршества». Он же отметил, что «теперь… некоторым было позволено принять участие не только в пиршестве, но и в последовавших затем танцах…»[4]

Ломка традиционных представлений о женщине, ее правах, роли, значимости и месте в семье происходила одновременно с первыми шагами по реформированию повседневного быта верхушки российского общества. Первым следствием реформ для женщин привилегированного сословия было внешнее изменение их облика. Указами Петра I 1700–1701 гг. было велено носить одежду европейского кроя. К 1 декабря 1701 г. женщинам предписывалось сменить весь гардероб и заменить его «венгерским и немецким костюмом». С тех, кто не подчинится указу царя, было велено «брать пошлину деньгами, а платье (старомодное. — Н. П.) резать и драть».[5] Просторные наряды княгинь и боярынь, дававшие, по словам Б. И. Куракина «полную свободу раздаваться в толщину»,[6] было приказано сменить на «образцовые немецкие женские портища», то есть платья с корсетом и юбками до щиколоток, а вместо венцов и кик украшать головы фонтанжами и корнетами.

Следующим шагом было реформирование модели поведения. Законодательные предписания 1696–1704 гг. о публичных празднествах вводили новые формы общения: обязательность участия в торжествах и празднествах всех россиян, в том числе «женского пола». Поначалу эти акты государя были восприняты настороженно самими женщинами.[7] Но не прошло и нескольких лет, как российские дворянки осознали все преимущества «удовольствий общества», которые с осуждением описал князь М. М. Щербатов в своем знаменитом сочинении «О повреждении нравов в России» (1789 г.): «Приятно было теперь женскому полу, бывшему до сего невольницами в домах своих, пользоваться всеми удовольствиями общества».[8]

Указ 1718 г. с той же безапелляционностью, что и предыдущие законы и распоряжения царя-реформатора, ввел для российских дворянок обязательность участия в ассамблеях — «собраниях не только для забав, но и для дела, куда всякому вольно прийти, как мужскому полу, так и женскому». В 1725 г. аналогичное распоряжение было сделано царем относительно ночных балов.[9] Дж. Перри в своих «Записках о бытности в России» полагал, что своеобразные идеи русского государя были вызваны его заботой о том, чтобы «было приятно русским госпожам»: «Во время… увеселений русские госпожи скоро примирились с английским платьем, так как заметили, что оно делало их тем более приятными и привлекательными».[10] И действительно: дамам на ассамблеях и балах (которые велено было устраивать преимущественно в зимнее время, и каждый столичный вельможа хоть раз в сезон принимал у себя светское общество)[11] не только позволялось, но и предписывалось оставаться до утра,[12] танцевать «без разбору». Любой присутствующий мог пригласить на танец и знатную даму, и государыню, и царевен Анну и Елизавету. «Особенно дамы танцевали с большим удовольствием», — свидетельствовал в 1722 г. очевидец подобных балов камер-юнкер Ф. В. Берхгольц, отмечая одновременно, что многие из них весьма «любезны и образованны».[13]