Отряд уходил от преследователей, не щадя лошадей. Все понимали, что смерть уже рядом и приближается с каждым мгновением. Но возможность уйти все же была, хотя и не всем. Неширокая, но с сильным течением река могла помочь. Брод на том участке, куда они стремились, был только один. Соседний же располагался часах в трех, а то и больше. И если часть отряда станет стеной, выигрывая время для оставшихся, то тогда…

— Не могу больше, Стась… — простонала рыжеволосая девушка в легкой броне, прижимая руку к боку, откуда торчала обломленная стрела. — Печет… не сдюжу.

— Держись, Драгомира… Я все сделаю, но доставлю тебя к лекарям.

— Поздно… Вернуться… Киев, жрицы Лады.

Рыжеволосая обмякла, потеряв сознание, а Станислав тоскливо взвыл, понимая, что его возлюбленная, ради которой он поставил на кон все имеющееся, действительно может вот-вот умереть. Но и ослушаться ее слов он не мог, слишком многим она для него стала за последний год. Унаследованное от умершего отца богатство, дружина в полсотни мечей, даже христианская вера, принятая его родителями…

* * *

Драгомира хотела странного по меркам молодого княжича с польских окраин. Ее не заботило положение жены, хотя прямо она не отказывала влюбившемуся без памяти Станиславу. Лишь заявила, что христианский обряд для нее значит меньше, чем ничто. Правда после этого пообещала, что станет его женой, но в другом месте, по родным для нее языческим обрядам.

Первый год после того, как Драгомира стала его любовницей, она просто жила… Почти, поскольку все же просила у него узнать те или иные вести из столицы и иных крупных городов. Но больше ничего. И это Станислава полностью устраивало. Верные люди, хорошо укрепленный замок, довольно богатые окрестные земли, на которые распространялась его власть. Не хуже, чем у соседей, а то и получше. Да и князь Мешко порубежных своих вассалов не тревожил без особой надобности. Понимая, что те еще и защищают границы княжества Польского от набегов пруссов, ятвягов и прочих жадных до добычи. Но потом все переменилось.

Он даже мог сказать, когда именно все переменилось. Прошлым летом. Именно тогда его возлюбленная стряхнула с себя легкую «дрему», а в глазах загорелся тот огонь, который можно было назвать и адским, как любил говорить христианский священник. Тот, наставления которого уже ничего для Станислава не значили.

И потекло ручьем золото из доставшейся в наследство казны. В разные стороны понеслись гонцы, отправляя запечатанные послания, начертанные рукой Драгомиры руническими письменами.

Всего за пару месяцев земли Станислава превратились из захудалого порубежного феода в нечто большее, в малопонятный для него центр, где рыжая красавица плела сложную паутину. Ту самую, которая могла в любой момент открыться и стать причиной их погибели. Вот только… запретить он ей ничего не мог. Да и хотел ли? Станислав и сам уже не был в этом уверен, поскольку с удовольствием отдал ей все нити управления, как раньше подчинялся воле отца, а потом… Не было потом, ведь недолгий период от его смерти до ЕЕ появления пролетел серо, незаметно, не оставив ярких воспоминаний.

А затем начались неприятности, поначалу малозначимые. От внимательных глаз управляющего и священника расположившейся на его землях церквушки не могло укрыться влияния какой-то пришлой девицы. И пусть она носила крестик, умело притворяясь христианкой, но все равно, подозрительного хватало. Вот только доложить о своих подозрениях обоим не удалось. Священник неожиданно свалился с лестницы, свернув себе шею, ну а управляющий упился вином. Совершенно естественные смерти, вот только произошли они очень слаженно, одна за другой. Именно тогда Станислав и стал вникать в дела своей будущей невесты и неизменной возлюбленной. А вникнув, пожалел об этом.

Драгомира действительно плела паутину, связывая остатки разгромленных князем Мешко мятежных прибалтийских славян и кое-кого из польской знати, желающих восстановления храмов прежних богов. Связывала она их не между собой, а с недавно севшим на престол Киева Хальфданом Мрачным.

По выплетаемой паутине шли не только послания, но и люди, это Станислав мог понять. В пределы Польши — женщины, чем-то похожие на его возлюбленную. Ну а в направлении Руси тянулись те, кто хотел уйти из-под руки князя Мешко, но до сих пор еще не сделал это. Причины? Не все готовы были уезжать в пустоту, в места, где их никто не ждет. А в Киеве, как оказалось, ждали, не обещая златых гор и серебряных рек, но уверяя, что найдется место и воинам, и мастерам-ремесленникам, да и их семьи брошены не окажутся.

Почти всю зиму через владения Станислава шел поток покидающих Польшу. Впрочем, поток… слишком сильно сказано. Скорее ручеек, но устойчивый, не прекращающийся, а порой и усиливающийся.

Он не раз спрашивал у Драгомиры, получая те или иные ответы, все же связанные между собой. Но лишь при последнем вопросе она ответила полностью откровенно на его слова:

— Зачем это нужно князю Киевскому? Стась, ты же не мальчик, но воин, порубежный вассал князя Мешко со своей дружиной. Должен понимать, что Польша еще не полностью покорна новому богу и тому, кто его сюда «пригласил».

— Восстание прибалтийских племен пару лет назад. Помню, — пожал плечами Станислав, не понимая сути сказанного. — А прежние боги князю не страшны, вся наша знать и их дружины чтят Христа. А если и не все, то скоро и это закончится. Старые умрут, а их сыновья уже и не вспомнят о богах отцов.

Рыжеволосая чаровника томно улыбнулась, от чего у Станислава, как и всегда, кровь ударила в голову, а и так крепкие чувства еще сильнее напомнили о себе.

— Сейчас желающим сохранить веру предков легче. Под боком из единоверцев не только пруссы и родственные им поморянские народы, но и Русь. Та Русь, где прежний порядок не только не ослаб, но и укрепился. К тому же князь Хальфдан охотно принимает всех близких по крови и вере.

— Воинов — это понятно. Но остальные…

— Всех, мой милый Стась, всех. Свободный черный люд полезнее рабов, он стремится жить лучше, работая не только на князя, но и на собственное благо. А бояться, что прибывших на росские земли сделают холопами нет причины. Еще в начале зимы о новом указе кричали на всех площадях, а берестяные грамотки приколотили на стены в самых захудалых селах. Слышал, небось?

Он слышал. Тот самый указ Хальфдана Мрачного очень быстро стал известен не только на Руси, но и в сопредельных землях. А суть указа была в том, что ни один человек росского языка не может быть продан в рабство — хоть вечное, хоть временное. Ну а находящихся в таком положении хозяева обязаны были отпустить, получив взамен их стоимость. Сразу, единовременно, из княжеских денег. Ну а освобожденные, в свою очередь, подписывали долговую расписку, обязуясь вернуть потраченное на них с небольшой лихвой.

И если местные владельцы хоть немного и поворчали, но выполнили указ, тем более, что жрецы его почти единодушно поддержали, то несколько иноземных купцов… в общем, зря они попробовали отправить рабов из числа славян за пределы Руси. У парочки были отняты не только невольники, но и немалая часть имущества, а остальным, помимо прочего, еще и головы с плеч сняли. Станислав догадывался, что сохранили жизнь лишь те ослушники, что были из стран, с которыми Хальфдан просто не желал ссориться. Потому и отправил часть из ослушавшихся его воли хоть и ощипанными, но на своих ногах. А разные там хазары, печенеги, волжские булгары… Это им стоило бояться силы Руси, но никак не наоборот.