Скажу вам по секрету: все без исключения герои рассказов и повести А. Мефодиева, попавшие в книжку «Вокруг денег» взяты прямо из жизни и угодили на эти страницы, ещё не отряхнувши, так сказать, с ног своих житейского праха, ещё тепленькими, такими как раз, какими вынимают ни в чем не повинных лиц из теплой постельки: порой темно, сыро и в лучшем случае скучно, а вот на страницах книги А. Мефодиева этим персонажам тепло и уютно, здесь они могут на доброе себе здоровье цвести пышным цветом и являться читателю во всей своей красе неописуемой, во всем своем, так сказать, благоухании и аромате своих несомненно восхитительных качеств.

Скажу больше, перед нами целый, если позволите, парниковый цветник: все герои этой книги очень яркие и разные люди, а объединяет их разве что одно: жизнь их имеет общее содержание, которое одновременно цель и средство, мечта и реальность. Это содержание – деньги. Деньги здесь – ослепительные золотые потоки, падающие свыше жаркими лучами, они же – и плодотворные освежающие дожди, от которых все кругом идет в рост и цвет, они же, наконец – мощные попутные ветры, наполняющие крепкие паруса сказочных путешествий, деньги-деньги-деньги – вот мир, вот счастье, вот смелая явь и сладкий сон героев книги А. Мефодиева. Творец этого мира, мира, в котором бушуют свои непогоды, и жителям которого выпадают, как всем, свои хорошие теплые деньки – не Саваоф. Вначале этого мира не слово… цифра в начале него.

Герои Мефодиева свой выбор меж Богом и Мамоной бесповоротно сделали и теперь живут в мире, созданном и заботливо согреваемым сладким финансовым колдовством.

Иногда, правда, какой-то из этих героев вдруг «расколдовывается», и… вокруг него сжимается пустота, страх, болезнь, ибо места в обычном мире, мире, в котором живут простецкие, скучные, серые и неяркие люди, бедняга-герой себе не заготовил, не расчистил, не обустроил.

Ах, как хорошо Алексей Мефодиев знает мир, о котором рассказывает, как говорится, не понаслышке! Впрочем, в его авторские задачи не входит идеологическое отрицание описанной им вселенной, он, судя по всему, не критик созданной им «мамоновой» реальности, а лишь аккуратный, заинтересованный её летописец.

И сарказм у Мефодиева возникает не от желания над кем-то поиздеваться, кого-то обидеть или выставить в потешном свете, а лишь только потому, что обстоятельства, в которых живут и действуют не только его герои, но и их земные прототипы, – несерьезные, и напоминают саркастическую гримасу на лице подлинного мира.

Все это весьма интригует, – скажет мне мой друг-читатель… – но где же похвалы? Где же дифирамбы автору, – спросит меня он и выжидательно прищурится.

И не надейтесь, – небрежно отмахнусь я, – ни за что я не стану вас уверять, что открываю миру нового Зощенко! Ну и что, что так теперь делают все?! Ну и что, раз теперь иначе не принято, чем заявить о любом авторе, потрудившемся написать книжку, что он якобы тут же угодил в компанию великих классиков и немедленно стал на кого-то похож масштабом, стилем, или хотя бы внушительной, профессорской лысиной? Нет-нет, ничего подобного вы здесь от меня не услышите.

Так уж не собираюсь ли я вам сказать, дорогие читатели, что у автора этой книги есть свое неповторимое лицо с «необщим», позвольте так выразиться, «выраженьем»?!

Вот уж нет, и этого я вам говорить вам вовсе не собираюсь… то есть не то, чтобы у автора совсем не было какого-ни-на-есть лица, но… ни в невероятной, небесной неповторимости, ни в исключительной особенности характера нашего автора я никого убеждать не хочу.

Нет, автор этой книги – обычнейший человек, ничем ни от кого совершенно не отличающийся. Пожалуй, лишь саркастическим складом ума, цепкой наблюдательностью, отличной памятью на детали, умением показать любого хорошо одетого и всеми уважаемого господина с такой, прости Господи, идиотской, с такой чудовищно-несолидной, канальски-унизительной, пошляцкой и малосимпатичной стороны, что если бы этот господин, а того паче, госпожа взглянули бы на свое такое изображение, то смеяться бы не стали.

А мы посмеемся. И ещё как посмеемся, дорогие друзья.

Приятного нам чтения!

Как-то раз, бесцельно бродя по узким улочкам Монако, я совершенно неожиданно столкнулся нос к носу с моим хорошим товарищем Сергеем Н. Мы не виделись с ним более года и оба обрадовались случайной встрече. Время шло к полудню, и, не имея срочных дел, я предложил пообедать.

Будет уместно сказать несколько слов о моем товарище, с которым мы были дружны с юности. Внешности Сергей был довольно невыразительной: среднего роста, с большими ранними залысинами и животиком среднего размера. Чертами лица обладал самыми заурядными. Лишь темные глаза его, излучая уверенность и интеллект, словно магнитом притягивали к себе внимание собеседников.

В свои тридцать пять он, используя связи отца, успел сколотить себе небольшое состояние, объехать полмира, несколько раз жениться и столько же раз развестись. Его многочисленные дети проживали с отставными женами, которых Сергей неплохо обеспечивал. Сам же он прибывал в постоянном поиске нового, еще более совершенного, при этом одновременно родного и близкого, и непременно тонко чувствующего существа.

Есть люди, которые все успевают. Кипучая деятельность моего друга не знала никаких пределов. Сергей хорошо играл в гольф, был в состоянии при хорошей погоде в одиночку управиться с легкомоторным самолетом и даже как-то раз прыгнул с парашютом. Эти навыки, за исключением последнего, Сергей неустанно поддерживал и совершенствовал.

Кроме того, мой друг свободно изъяснялся на английском и французском языках. Его благородное детство прошло в Париже, а юность в Америке, где он с отличием окончил то ли Гарвард, то ли Йель.

Сергей был на удивление разносторонне развит, чему во многом был обязан благодатной домашней атмосфере. В частности, он хорошо разбирался и ценил музыку самых разных направлений: от легкого джаза до классики. Его матери в свое время прочили карьеру пианистки, которую она положила на плаху семейной жизни, отправившись с мужем-дипломатом колесить по белу свету. Тем не менее она никогда не оставляла инструмента надолго и привила любовь к музыке своему восприимчивому отпрыску. В детстве Сергей довольно сносно играл на фортепьяно.

Но настоящим его хобби все же стало изобразительное искусство. Эту страсть он унаследовал от своего отца, который неплохо владел кистью и положил немало усилий на образование сына в этой области. Поговаривали даже, что Сергей закончил экстерном художественное училище. Правда, никто толком не знал, какое точно и когда. Сам же он не любил распространяться на эту тему, позволяя молве делать свое дело. Так или иначе, мой товарищ львиную долю своего досуга посвящал работе за мольбертом. Некоторые знакомые, из числа ценителей живописи, в целом благосклонно отзывались о его творчестве. Однако Сергею хотелось большего. По характеру он был ненасытен во всем, за что ни брался. К тому же, как любому артисту, для движения вперед ему требовался отклик более широкой, независимой аудитории.